Шрифт:
Закладка:
Маша серьезно посмотрела на меня.
– Там еще уйма таких. Целые горы. И все в пометочках и закладочках.
– Господи…
– Не поминайте всуе. Виктор, я же сегодня правду вам говорила. Она вас использует. Как бы она себя ни вела, ей нравится ваше общество. Знаете что? Ей нужен человек, который будет отдавать ей все свое внимание. Быть ее игрушкой. Человек, которого она будет незаметно дергать за ниточки. И, судя по этим книгам, ниточек ей стало уже не хватать.
Я оглянулся к окну. Ошарашенный. Там была только тьма. Маша встала рядом и развернула меня к себе.
– Виктор. Вы же сами мне рассказывали о ней. Да и я не слепая, я все вижу. Почему вы даете ей себя мучить? Я бы не делала с вами такого. Никогда. Послушайте. Не поддавайтесь на ее уловки. Она же механизм. Хитрый механизм.
Я не ответил. В комнате воцарилось молчание. Наконец я грустно покачал головой:
– Маша, спасибо, что вы беспокоитесь обо мне. Но сейчас… Мне надо подумать… Одному…
– О чем думать? Ночь темна. Вы говорили, что скоро закончите расследование. Вы улетите. Я останусь здесь. Навсегда, наверно. А я вас люблю. Я не хочу тратить ночи, что у нас остались. Я хочу быть рядом с вами. Говорить с вами. Видеть вас. Виктор. Пожалуйста. Не мучайте ни себя, ни меня. Поймите. Я же живая. – Она положила мою руку прямо на грудь, и я почувствовал, как оглушительно бьется ее сердце. – Пойми, ну я же лучше ее.
Темнота в комнате расступилась, вспугнутая холодным светом механических глаз. Ариадна вошла в комнату, сохранив бесстрастное выражение лица.
Подойдя вплотную к полуодетой Маше, она смерила ее долгим холодным взглядом.
– Имея крайне чувствительные механизмы восприятия звука, я прослушала весь ваш разговор, Мария. Знаете, я считаю своим долгом исправить досадную ошибку в вашей аргументации. Считаете, что вы лучше меня? Нет, вы не лучше. Вы в разы хуже, чем я. Я стою сто сорок четыре тысячи золотых царских рублей. А как хвастался недавно в госпитале военный медик Алексеев своему коллеге, вы стоите в среднем от пятидесяти копеек до двух рублей.
На комнату рухнула тишина. На глазах бедной Маши появились слезы. Всхлипнув, она со всей силы залепила Ариадне пощечину, после чего схватилась за ушибленную руку. В слезах девушка кинулась прочь. Я было бросился за ней, но, передумав, развернулся к Ариадне.
Подаренное Машей миртовое дерево, стоящее за спиной сыскного механизма, осыпало белоснежные лепестки, и точно так же что-то сейчас осыпалось, мертвело в моей душе.
Мы с Ариадной долго смотрели друг на друга.
– Я опять что-то сделала не так, Виктор?
– Не притворяйся. Ты прекрасно знаешь, что ты сделала не так. Отлично знаешь. Абсолютно, каждой своей холодной шестереночкой знаешь. Каждым остатком своих мозгов. Мне надоело. Все время, что я тебя знаю, все время ты только и играешь жертву! Бедную, несчастную, всеми обиженную. Мороковым, мной, да всеми людьми кругом! А сама! Сама! Едва появится возможность, ты издеваешься над всеми, кем можешь! Тебе же это удовольствие приносит. Какое-то извращенное механическое удовольствие. Нет, ты не жертва, Ариадночка, во всей этой истории ты не жертва. Ты… Ты просто дрянь. Себялюбивая механическая дрянь.
Я тяжело дышал, стоя перед ней раскрасневшийся и злой. Ариадна так и не изменилась в лице.
– Вы закончили наполнять мои блоки памяти бесполезной информацией, Виктор? Если да, то нам стоит продолжить расследование.
– Нет, я не закончил. Совершенно не закончил. Немедленно иди и извинись перед Машей.
– Виктор, нет ничего глупее, чем извинения от запрограммированного механизма.
– Живо.
Мы стояли, неподвижно смотря друг другу в глаза.
– Немедленно иди, Ариадна.
– Не имею программной необходимости делать это. И не раздавайте мне указания. Запомните, вы всего лишь государственный чиновничек в десятом классе табели о рангах, а я – совершенная машина, способная точно и взвешенно принимать решения. – Ариадна подошла к несчастному миртовому дереву и отломала целый пучок веток, смяв их в железных пальцах. Затем, взяв салфетку со стола, Ариадна любовно отерла свои идеально отполированные руки. Она вновь посмотрела на меня. Уже с усмешкой.
– Или это ваш официальный приказ, Виктор? Коды управления мной Серафим Мороков вам передал. Если вы прикажете, то, конечно же, я буду вынуждена принести извинения по всей форме.
Ариадна вновь высокомерно улыбнулась и постучала меня по карману, где до сих пор ждала своего часа переданная мне графом книжка.
Я задохнулся от ярости. Рука сама выхватила ее. Лакированная черная кожа обложки обожгла пальцы холодом. Щелкнув стальной застежкой, я открыл страницы, быстро находя нужную комбинацию нулей, единиц и условных фраз.
Все стихло в комнате. На нас рухнула абсолютная, давящая тишина. Было так тихо, что я слышал каждый щелчок механизмов в голове у Ариадны. Долго, очень долго мы стояли в пустой комнате, глядя друг на друга.
– Знаешь, Ариадна, а иди ты к Сатанаилу. – С отвращением отвернувшись от нее, я, обжигая руки, открыл печную дверцу и швырнул книжку с кодами в бушующее там пламя. Ламинированные страницы вспыхнули, запузырились, исходя чадным, нефтепластовым дымом.
– Виктор, зачем? – Ариадна рефлекторно шагнула к распахнутому печному зеву.
– Зачем? – Я не желал смотреть на нее и отошел прочь. – Знаешь, люди, когда им приказываешь, всегда имеют право выбора. Ты – нет. Так что как мне ни жаль, но твои поступки будут всегда принадлежать тебе. И права выбора я тебя не лишу. Хотя надо бы, видит Бог, надо.
Ариадна странно дернулась. Взгляд ее механических глаз с огромным трудом оторвался от сгорающей черной книги.
– Виктор. Спасибо. Ты… Вы… Вам сложно понять, что это для меня значит.
Я вздрогнул, когда ее механическая рука вдруг резко коснулась моей. Возможно, мне показалось, или пламя огня отразилось от ее оптики, но свет в ее глазах на миг стал теплым и почти живым. Однако прошла секунда, и все стало прежним. Резко убрав руку, Ариадна сухо кивнула мне и закрыла печную заслонку.
– Да, Виктор, это очень много для меня значит, но раз уж коды сгорели, то извиняться перед Марией я тем более не буду. Я абсолютно точно лучше, чем она. Еще раз спасибо. Эта книга меня напрягала.
Щелкнув дежурной улыбкой, Ариадна аккуратно собрала с постели свои романы и вышла прочь. Вскоре из ее кельи послышался невозмутимый шорох страниц.
11011
Больше в ту ночь мы не обмолвились и словом. Молчали мы с Ариадной и утром.
