— Прости, — шевельнулись губы квазихи за секунду до того, как она выдернула саблю.

Хмырь подхватил начавшего оседать стронга, квазиха подскочила, вытащила из-за пазухи Жнеца свёрток с нодием и бросилась к «Уралу». Затарахтел пулемёт, установленный на колёсном танке, от асфальта с визгом отрекошетили пули, вынуждая найти укрытие успевших выскочить на улицу Штайна и Танка. Хмырь вспрыгнул в кабину вслед за Адой, «Урал» взревел двигателем и, набирая ход, двинулся с площади. За ним, не переставая поливать окрестности очередями, двинулся и колёсный танк.

Шпилька в слезах бросилась к неподвижно лежащему в луже собственной крови Жнецу. Упала рядом на колени, схватила за руку, не понимая, в чём дело.

Дар не сработал. Даже не шелохнулся, как она не старалась. Дар, который мог разом спасти Жнеца и отомстить Аде, отказывался подчиняться. Шпилька старалась изо всех сил. Потом плюнула на квазиху и попыталась зацепить Смака или водителя «Урала» — никак. Словно в стену упёрлась.

Танк, плюнув на собственную безопасность, бежал вслед за «Уралом», бессмысленно поливая его огнём из «Калаша», и что-то надрывно орал. Бледный, словно тень, стоял Штайн и — чувствовала Шпилька, — едва сдерживался от того, чтоб последовать примеру Танка.

Шпилька попыталась скопировать его Дар — получилось. Тут же потянулась к Аде, вспомнив, что та какой-никакой, но знахарь. Тоже успешно.

Вот только Жнецу это ничем не помогло. На нём не срабатывало ничто. Как только Шпилька касалась Даром его раны, снова ощущала перед собой стену, которую не могла пробить даже с помощью нодиевых браслетов.

…Жнец умер у неё на руках. Умер, даже не замечая боли от раны — её заглушила боль предательства от той, которой он верил больше, чем себе. А Шпилька сидела над телом и молча ревела, недоумевая, почему не смогла ему помочь.

— Не вини себя, — легла на плечо ладонь Ли.

Блондинка опустилась на корточки рядом со Шпилькой, отложила «Вепря» и осторожно закрыла Жнецу глаза.

— Я уже видела такие клинки. Они тоже из сплава нодия. Вроде твоих браслетов, но созданы для другой цели. Раны от них нельзя залечить с помощью Даров. Ты ничего не могла сделать.

Вскоре вернулся Танк. Мрачный, словно туча, постоял над Жнецом. Он тоже не винил Шпильку в том, что она не справилась. Никто не винил. Кроме неё самой.

Жнеца похоронили здесь же, в Мальроке. Так, чтоб ни один заражённый не смог добраться до его тела. Наломали досок из скамеек, соорудив некое подобие погребального ложа. Штайн где-то раздобыл канистру бензина, Ли, промародёрив пару ближайших домов, принесла пару пледов и с десяток зажигалок. Главу стронгов завернули в плед, уложили на будущий погребальный костёр, облили бензином. Танк снял с его шеи Жнеца именной жетон.

В Улье не было ни кладбищ, ни могил. Но люди всё равно хотели помнить тех, кого потеряли. Хранили фотографии, памятные вещицы. А стронги хранили такие вот жетоны.

Мальрок покинули лишь после того, как убедились, что пламя погребального костра полностью уничтожило тела Жнеца. Шли в сторону Саратова, но то и дело оглядывались. О погоне не могло быть и речи, но сдерживать ненависть было трудно.

Возле реки их, наконец, догнала Лайма. Шпилька долго ревела, обнимая овчарку двумя руками. Собака тихо скулила, осознав, что всё-таки опоздала, и из глаз её тоже катились крупные слёзы. Их никто не торопил.

Их ждал путь домой. В стаб, который был мечтой Жнеца.

Мечтой, исполнять которую предстояло им.

Эпилог

Жетон Жнеца, как и жетоны тех, кто погиб во время похищения Шпильки, стали первыми памятными знаками возле стелы, возведённой в центре будущего сквера перед зданием саратовской администрации. Попрощаться с погибшими пришли все жители стаба. Приезжал и Рубака. Выслушал всех действующих лиц и посмотрел запись доказательства невиновности Шпильки — смартфон с видео нашли возле подземного хода в Саратов. А потом всё закрутилось так, что времени на горе ни у кого не осталось.

Ли, сделав копию видеозаписи, укатила в Каменку — выяснять, кто стал главой стаба после убийства Полкана. Рубака взял на себя командование Энгельсом и занялся подготовкой к рейду в Крепость — надо было убедиться в том, что килдинги уничтожены. Или добить, если скреббер кого-то из них упустил.

Штайну, по зрелом размышлении, припоминать старые грехи не стали — он всё-таки был ценным свидетелем, способным подтвердить невиновность Шпильки. В Энгельс перевозить бывшего внешника не стали — там слишком многим было знакомо его лицо. Саратовским гражданам его представили, как рейдера Шайтана. Свободы перемещения ему, разумеется, не дали. Поместили в здание, подходящее для импровизированной тюрьмы, приставили охрану. Но кормили регулярно и обращались по-человечески.

Танк полностью перебрался в Саратов и стал его главой. Ему предстояло и этот стаб сделать ещё одной базой стронгов, хоть на это и потребуются годы и годы упорного труда.

А у Шпильки оставалось всего одно неоконченное здесь дело. То, которому она не дала хода, когда только попала сюда. То, на которое никак не решалась целый год, убеждая себя, что недвусмысленные и откровенно ждущие взгляды, которые Танк бросал на неё перед тем, как в очередной раз умчаться на свидание к Ли, ей только кажутся. Теперь она понимала — отреагируй она хоть на один из них, и крёстный забыл бы о блондинке в ту же секунду.

«Красивая ты», — так сказал Танк, вытащив её из Пекла.

Тогда она не придала этому значения. Не знала ещё реалий мира, в который попала.

В Улье живут просто. Ничего не откладывают на завтра. Именно так Танк и поступил, выследив и подкараулив у дверей квартиры понравившуюся ему женщину. Не задумывался, иммунная она или нет, пойдёт ли с ним и Живом. Оберегал, спасал, по-своему, по-мужски демонстрируя ей свой интерес — не словом, а делом. А потом, не получив взаимности, просто не стал настаивать и нашёл утешение в постели Ли. Потому что в мире, где смерть подстерегает за каждым углом, нет никакого смысла терять драгоценное время.

А ведь крёстный был, по сути, единственным из стронгов, кто видел в Шпильке в первую очередь женщину, а не на бойца с уникальным и исключительно полезным при командной работе Даром.

Шпилька многого не замечала и не понимала весь этот год. А теперь у неё остался единственный шанс. Нет, не наверстать упущенное. И не исправить. Просто не упустить то, что нельзя было упускать. Чтобы там, куда она отправится потом, не пришлось жалеть о собственной нерешительности.