Очевидно, что я не позвонила Нейту, чтобы встретиться. Вместо этого я вздремнула четыре часа.

На Новый год папа пригласил меня на ужин и устроил грандиозное событие, позволив выпить бокал шампанского. На следующее утро он дал мне свою кредитную карточку, чтобы я купила себе «что-нибудь вкусненькое». Потому что у меня были хорошие оценки. Потому что он так гордился мной.

Когда я показала ему кашемировый свитер, купленный в торговом центре, точь-в-точь такого же оттенка, как глаза Уэста, он поцеловал меня в висок, погладил по плечу и оставил в комнате смотреть плохие фильмы.

Ночью, когда папа уже давно уснул, я лежала в свете телевизора и ждала звонка Уэста.

Я задремала.

Но когда зазвонил телефон, я проснулась. Что заставило меня рассмеяться. Я жаждала. Тосковала.

Я вспыхнула, впиваясь зубами в большой палец и прошептала слова, которые, как мне казалось, никогда не будут принадлежать мне.

— Хочу тебя. Нуждаюсь в тебе. Внутри меня. Боже, Уэст.

Он говорил мне то, что хотел, чтобы я сказала. Грязные вещи, которые почему-то не были грязными с ним, они были просто правдой. Они были настоящими. Он говорил мне, а я говорила ему. Все, что он хотел.

Но были слова, которые я не произносила.

Я скучаю по тебе.

Я люблю тебя.

Должно быть, я думала, что у меня будет время для этого позже. После каникул, когда я снова увижу его, мы будем другими. Мы будем близки — так же близки, как и по телефону. Мы были бы настоящими.

Я еще не усвоила, что когда вся твоя жизнь — обман, реальность — это не то, что происходит с тобой.

Когда вы окружаете себя ложью, все реальные вещи начинают ломаться.

Я возвращаюсь в Патнем всего на час, прежде чем отправиться в квартиру Уэста.

Ничего не могу с собой поделать. Мне нужно его увидеть.

Вчера вечером я хотела встретить его в аэропорту, но он оставил машину в Де-Мойне и возвращался поздно. Поэтому я проследила за его полетом и увидела, когда он приземлился, в двадцати минутах езды от меня, в Анкине. Я представила себе, как он едет в Патнем один в темноте.

Этим утром я пообещала отцу, что останусь на обед после того, как мы с сестрой сходим в свадебный магазин за платьем. Жанель безжалостно допрашивала меня о парнях, желая знать, закончила ли я с Нейтом.

— Тебе стоит подумать об отношениях с новым парнем, — повторила она по меньшей мере шесть раз. — Нехорошо сосредотачиваться только на учебе.

Папа же сказал, что я не должна ни во что ввязываться.

Все это время я думала о Уэсте в часе езды отсюда. Почти так близко, что можно было дотронуться.

Мне хочется перепрыгнуть через две ступеньки пожарной лестницы за раз, но я останавливаю себя. Они обледенели. Я стучу в дверь, задыхаясь, сердце колотится. Я представляла себе этот момент неделями. Все каникулы прошли в ожидании этого воссоединения, этого поцелуя. Уэст прижимает меня к стене. Вдавливая в меня свой вес, свои бедра. Я пробегаю руками по его рукам и спине. Теряюсь в нем так же уверенно, как весь месяц терялась в собственной голове.

Но когда он открывает дверь, все оказывается совсем не так, как я себе представляла.

Его лицо ничего не выражает. Такое же пустое, как небо, такое же серое и холодное.

Я жду, что он поймет, что это я, чтобы смягчиться, но он просто говорит:

— Привет, — и тогда я понимаю, что он узнал меня. И это мой прием.

Он не отступает в сторону, чтобы впустить меня. Он одет для работы в ресторане — черные брюки, белая рубашка на пуговицах, начищенные до блеска черные туфли. Такой красивый, что немного страшно.

— Привет. Ты вернулся.

У меня есть непреодолимое желание проверить дверь, убедиться, что я нахожусь в нужной квартире. В правильном измерении.

— Я вернулся.

— Хорошо долетел?

Ах. Мы уже должны были целоваться.

Он отворачивается и достает из шкафа пальто.

— Все было прекрасно. Мне нужно идти на работу.

— В четверг?

— Я взял смену.

— Можно я пройдусь с тобой?

Он пожимает плечами, как будто для него это ничего не значит.

Я сбита с толку. Только вчера вечером он сказал, что хочет войти в меня, трахнуть жестко, пока мы оба не будем дрожать от удовольствия, а потом он хотел сделать это снова, медленно, потно, дрожа, и смотря, как я кончу.

Он так и сказал. Я ничего не выдумывала.

Когда он проходит мимо, от него пахнет шерстью и мятой, и он даже не смотрит мне в лицо.

Я спускаюсь за ним по ступенькам.

Он надел шапку, которую я никогда раньше не видела, в черно-темно-серую полоску. Я смотрю на то место, где она встречается с его затылком. Мои пальцы чешутся дотронуться до него там.

Его настроение удерживает меня от этого. Его настроение — это реальная вещь, разделяющая пространство между нами.

«Уходи», — говорит его настроение, и это напоминает мне о других случаях, когда он был таким. Несколько недель назад.

Я почти забыла. Все правила, которые были между нами, думаю, они были приостановлены из-за каникул. Наш разговор о прикосновениях, о желании, о грязных мыслях, которыми мы обменивались, заставил меня забыть.

Не знаю точно, каковы сейчас правила, но знаю, что какими бы они ни были, они полностью действуют.

— Что случилось?

— Ничего.

— Неужели? Ты кажешься каким-то отстраненным.

Он поворачивается ко мне, глубоко засунув руки в карманы. На мгновение все его лицо искажается.

— Наверное, мне не очень хочется разговаривать.

Но тебе хотелось поговорить прошлой ночью.

Ты довел меня до двух оргазмов, прежде чем мы закончили разговор по телефону.

Я слышала, как ты кончил.

Что, черт возьми, с тобой не так?

Наверное, мне следует выбрать одну из этих вещей и сказать ее. Но я только что провела месяц дома, не говоря ни слова из того, что действительно чувствовала. Уэст был единственным человеком, которому я открылась, но даже с ним я подвергала себя цензуре.

У меня образовался комок в горле.

Мы подходим к перекрестку. Куча обледеневшего снега доходит мне до пояса, но в ней есть прорезь, и мы проходим через нее. Ресторан находится в полквартале справа.

На улице темнеет, хотя еще только четыре часа. Мир кажется тусклым и угрожающим. Мимо проезжает машина, и хруст ее шин звучит как угроза.

Холодно. Так