было так резко, так неожиданно. Я сильно разозлилась. Так не должно было быть – какая-то скользкая дорога темной ночью. А вот сейчас было как-то иначе. Я видела, когда приезжала в отпуск. Он выглядел старше, двигался медленнее. Я видела в тот раз, что он будто не здесь, и меня это пугало. Он всегда был несокрушим. И казалось, что навсегда. И всегда будет время исправить, что я недостаточно часто здесь бываю.

Голос у нее осекся. Она глотнула вина.

– Я ехала на его день рождения, и у меня были планы пробыть неделю. А потом приезжать каждую пару месяцев на день-другой. Просто чтобы возместить, что мало тут бываю. А потом… ты позвонила, и я узнала, что времени больше не будет.

– Он гордился тобой. Они оба гордились всем, чего ты достигла.

– Это я тоже знаю. Я всегда чувствовала себя здесь как в ловушке, взаперти. – Она огляделась. – Этот большой старый дом на холме, городок внизу. Это все не мое. Мне нужны были толпы, движение, а тут все не для того. – Лина помолчала, закрыв пальцами глаза. – Всем оправданиям грош цена. – Она уронила руки на стол. – Как и прокрастинации, которой я сейчас предаюсь. Я была хреновой матерью.

– То есть – ты серьезно?

– Ты не понимаешь, насколько неадекватной я была в этом деле? Я хотела, чего хотела, я добивалась этого любой ценой, что бы за спиной ни оставалось. А оставалось там многое. Голые факты таковы: я не умею заниматься детьми.

– Ну, окей! – Эдриен в растерянности подняла руки. – Я все-таки никогда ни в чем не нуждалась.

Лина коротко рассмеялась:

– Не слишком удачная мерка. Так было, потому что недостающее тебе давали Мими и Гарри. И в большей степени – потому, что у дедушки с бабушкой был вот этот домашний очаг. Я потеряла родителей, – медленно сказала Лина. – Обоих. И это заставило меня взглянуть на тот факт, какой же я была плохой дочерью, матерью, кем угодно.

– Ты меня научила дисциплине и энергии, ты заставила понять, как важно работать, преследуя свою цель. Я бы никогда не создала «Новое поколение», если бы ты не пропахала мне дорогу.

– Ты по этой дороге двинулась сама, с теми друзьями, которые только что уехали. Ты не обратилась ко мне, потому что зачем бы? Я это видела тогда, знала тогда, но была, прости, занята. И теперь не могу себе простить.

Для Эдриен это признание было неожиданным, и она сказала:

– Мне кажется, ты к себе слишком сурова.

– Нет, это не так. И ты знаешь, что я права, но тебе сейчас меня жалко. Я этим воспользуюсь и попрошу тебя дать мне шанс искупить вину. Ты взрослая женщина, я это понимаю, и время между тогда и теперь я упустила. Но я хотела бы стать лучше как родитель, как мать. Я тебя люблю. Мне трудно это проявить, но это не значит, будто я этого не чувствую.

В жизни Эдриен не могла бы припомнить, чтобы Лина о чем-нибудь просила. Дисциплинировала, направляла, не соглашалась. Но никогда ни о чем не просила.

– Ты могла бы ответить мне на один вопрос?

С неопределенной улыбкой-ухмылкой Лина покачала своим бокалом.

– Я сегодня за день выпила больше, чем обычно за неделю, так что сейчас как раз самое время.

Эдриен заговорила не сразу, тоже отпила глоток.

– Зачем ты меня оставила? У тебя же был выбор.

– Ах, это. – Лина подалась вперед, сделала долгий выдох. – Не стану тебе врать, будто я этот выбор не рассматривала. Я была молода, еще даже колледж не окончила. Выяснилось, что человек, которого я любила, как мне тогда казалось, человек, про которого я думала, что он любит меня, не только спит с другими женщинами, но женат и разводиться не собирается.

– Это было для тебя ужасно.

Лина после небольшой паузы подалась вперед:

– Вот это одна из больших разниц между нами. Ты это видишь, ты это понимаешь – тебе ничего больше не надо для сочувствия. А мой уровень эмпатии намного ниже твоего. На поколение.

Она снова откинулась на спинку.

– Это было ужасно. Мими мне очень помогла, она всегда помогала. Я знала, что она будет на моей стороне, что бы я ни решила, так что ужас становился меньше. Я ей сказала, что чувствую необходимость сказать Джону. Мы с ним, конечно, перестали видеться – я тебе об этом уже говорила, – но я чувствовала, что обязана ему сказать. Пришла в его кабинет в колледже, и… и вышло плохо.

Сведя брови, Лина горящими глазами уставилась на стол.

– У него на столе стояла бутылка, и он явно к ней приложился до моего прихода. Это могло бы послужить предупреждением, но я пришла, чтобы закончить дело.

Она подняла взгляд:

– Он меня назвал лгуньей, потом шлюхой, сказал, что я хочу разрушить его жизнь, поймать его в капкан, и так далее. Я ответила, что ничего от него не хочу и не собираюсь никому говорить, но это не помогло. Он потребовал, чтобы я от этого избавилась, разобралась с этим, а то он заставит меня пожалеть. Я разозлилась и ответила, что сама решаю, что делать со своим телом, а у него здесь права голоса нет.

– Он на меня налетел. Сразу, толкнул меня к стене. Помню, как летели предметы с полок, так он разозлился. И он меня ударил, кулаками, два раза.

Она прижала руку к животу.

– Ударил туда, где ты начиналась, и все время орал, что решать будет он. И уничтожит вот это вот прямо сейчас. Я знала, кто он такой, когда с ним порвала, но тут я увидела то, что было потом, в Джорджтауне через несколько лет. Я видела попытку убийства. Не знаю, что было бы дальше, но тут открылась дверь – это была студентка, с которой, я знала, он тогда спал. Он обернулся к ней и заорал, чтобы она убиралась, а я смогла тогда вырваться и убежать.

Она подняла бокал.

– Это решило дело. То ли сознательно, то ли с досады, но я подумала, что он напал на нас. Вот это «на нас» и определило мой выбор. Я могла сообщить в полицию, и жалею, что не сделала, но для меня тогда главной целью было убраться от него подальше. И когда я вернулась домой, когда я села вот в это кресло и сказала маме и папе, все им рассказала, они были со мной. С нами.

– Наверное, ты сильно испугалась.

– Когда вернулась домой и взялась за работу