И Лабиринт продолжал скармливать Машине-Хранительнице музыку множества композиторов, одного за другим, пока лес за его домиком не заполонили ползучие, блеющие создания, вопящие и трещащие ветками посреди ночи. Диковин Машина породила немало: каждое новое ее творение одновременно пугало и изумляло. К примеру, насекомое-брамс оказалось блюдообразной сороконожкой с множеством торчащих во все стороны лапок. Невысокий, плоский, покрытый ровным пушком, всему прочему предпочитавший одиночество и покой, брамс поспешил улизнуть с глаз долой, старательно избегая встречи со зверем-вагнером, рожденным на свет чуть раньше.

Зверь-вагнер вышел довольно крупным, сплошь в ярких пятнах самых разных цветов. И кроме этого, изрядно норовистым, так что вагнера док Лабиринт сразу же начал побаиваться, как и жуков-бахов – созданий круглых, точно мячи, больших и маленьких, выползших из Машины целым роем, по жуку на каждую из Сорока Восьми прелюдий и фуг. Затем Машина-Хранительница порадовала доктора весьма причудливой с виду, очень похожей на мозаику из множества мелких деталей, птицей-стравинским и еще множеством самого разного зверья.

Всю свою живность доктор выпускал на волю, в лес, и его создания охотно убегали прочь, прыгая, кувыркаясь, резвясь кто во что горазд. Однако в скором времени доктора охватило тягостное предчувствие поражения. Всякий раз, как из Машины появлялось новое существо, он приходил в изумление: хоть как-либо контролировать результат просто не представлялось возможным. Совершенно ему неподвластный, процесс подчинялся некоему непреложному, незримому закону, действующему исподволь, и это тревожило доктора не на шутку. Его творения лепила, меняла какая-то безликая глубинная сила, сила, которую Лабиринт не мог ни обнаружить, ни даже постичь, а вот это уже не просто тревожило – откровенно пугало.

Док Лабиринт умолк. Я помолчал в ожидании продолжения, но продолжать он, похоже, не собирался. Тогда я повернулся к нему. Старик сверлил меня странным, полным горечи взглядом.

– Больше мне, говоря откровенно, почти ничего не известно, – пояснил он. – Туда, в лес, я давненько уже не хожу. Просто боюсь. Знаю, там что-то происходит, однако…

– Так отчего бы нам не сходить да не поглядеть вместе?

Док Лабиринт с облегчением улыбнулся.

– Вы ведь не против, да? Я так надеялся, что вы сами это предложите! Видите ли, мне чем дальше, тем больше не по себе. Идемте же!

Откинув в сторону плед, он поднялся и одернул одежду.

Обогнув дом, мы вышли на узкую тропку и углубились в лес. За опушкой нас сразу же окружило со всех сторон буйное, хаотичное море неопрятной, неухоженной, вольно разросшейся зелени. Доку Лабиринту, шедшему первым, то и дело приходилось приподнимать ветки, пригибаться, высоко задирать ногу, чтоб сделать очередной шаг.

– Да уж, местечко, – заметил я.

Шли мы довольно долго. Лес вокруг был сумрачен и сыр: солнце клонилось к закату, и нас окутал легкий туман, спустившийся с крон деревьев.

– Здесь никто не бывает, вот и…

Внезапно док Лабиринт остановился как вкопанный, заозирался вокруг.

– Возможно, нам лучше вернуться и отыскать мое ружье. Не хотелось бы каких-либо случайностей…

– Похоже, вы уверены, что ваши создания совсем отбились от рук, – сказал я, поравнявшись с ним и остановившись рядом. – Но может быть, все не так страшно, как вам кажется?

Вновь оглядевшись, Лабиринт шевельнул ногой ветви ближайших кустов.

– Они рядом. Повсюду, со всех сторон. Наблюдают за нами. Вы разве не чувствуете?

Я отрешенно кивнул.

– Что это там?

Подняв из травы тяжелый иструхлявевший сук, поросший крошащейся плесенью, я отшвырнул его в сторону. За ним над землей холмиком возвышалось нечто продолговатое, бесформенное, наполовину ушедшее в рыхлую почву.

– Что это? – снова спросил я.

Док Лабиринт опустил взгляд, жалобно скривил губы и вдруг принялся бесцельно, в досаде пинать холмик. Мне сделалось неуютно.

– Да что это, ответьте же, бога ради? – спросил я. – Вы знаете, что это?

Лабиринт медленно поднял на меня взгляд.

– Зверь-шуберт, – пробормотал он. – Вернее сказать, бывший зверь-шуберт. Сейчас-то от него осталось не так уж много.

Зверь-шуберт, тот самый, что бегал и прыгал, резвился, как неразумный щенок, требуя, чтоб с ним поиграли…

Склонившись пониже, я пригляделся к холмику, смахнул с него несколько листьев и прутиков. Да, шуберт был мертв, мертв безнадежно и бесповоротно. Челюсть его отвисла, в брюхе зияла огромная рваная рана. К трупу, уже начавшему ощутимо пованивать, бесконечными вереницами стекались почуявшие наживу муравьи и прочие твари, не брезгующие падалью.

– Но что же случилось? – проговорил Лабиринт, покачав головой. – Кто мог это сделать?

В кустах зашуршало. Мы поспешили повернуться на шум.

Поначалу нам не удалось разглядеть ничего. Но вот один из «кустов» шевельнулся, и только тогда мы смогли различить очертания зверя. Должно быть, он стоял там и наблюдал за нами с самого начала – огромный, поджарый, длиннотелый, с оживленным блеском в глазах. На мой взгляд, он чем-то напоминал койота, только сложением оказался гораздо массивнее. Густой мех зверя свалялся колтунами. Слегка приоткрыв пасть, зверь молча, изучающе рассматривал нас, словно донельзя удивленный нашим появлением.

– Зверь-вагнер, – глухо сказал Лабиринт, – только как изменился, как изменился… Я его еле узнал.

Зверь потянул носом воздух, вздыбил шерсть на загривке и внезапно попятился назад, в тень. Секунду спустя он скрылся из виду.

Мы оба на время умолкли, не двигаясь с мест. Наконец Лабиринт встрепенулся.

– Так вот, значит, в чем дело, – сказал он. – С трудом верится. Почему? Что с ними…

– Адаптация, – пояснил я. – Если вышвырнуть за порог обычного домашнего кота или пса, вскоре он одичает.

– Да, – согласно кивнул доктор. – Чтобы остаться в живых, пес вновь станет волком. Таков закон дикого леса, и мне следовало это предвидеть. Так происходит со всем на свете.

Вновь оглядев мертвое тело в траве, я обвел взглядом безмолвные заросли. Адаптация… а может быть, нечто гораздо худшее? В голове брезжили кое-какие мысли, однако от разговоров о них я до поры решил воздержаться.

– Хотелось бы взглянуть и на других, – сказал я. – Хоть на нескольких. Давайте поищем еще.

Лабиринт согласился, и мы принялись неторопливо шарить в траве, отодвигая с дороги ветви кустов и деревьев. Я подыскал себе палку, но Лабиринт опустился на четвереньки и начал ощупывать землю перед собой, насколько хватало рук, устремив близорукий взгляд вниз.

– В зверей превращаются даже дети, – заметил я. – Вспомните индийских девочек, воспитанных стаей волков. Никто поверить не мог, что это обычные девочки.

Док Лабиринт согласно кивнул. Приуныл он изрядно, и в этом его нетрудно было понять. Он оказался не прав, допустил ошибку в изначальной идее и только сейчас начал осознавать все