– Пока еще ни в чем. Я пока, как видите, даже протокол не веду. Даю вам шанс честно рассказать все как есть. Объяснить, почему гражданка Измайлова, являясь свидетельницей двойного убийства и находясь под подпиской о невыезде, скрывается от полиции. В деле открылись новые обстоятельства, и такое поведение – крайне подозрительно.

На лице женщины отразилась сложная гамма эмоций, от растерянности до страха. Она явно не знала, что ей делать.

Тимофей наблюдал за женщиной, прислонившись спиной к двери. Они с Сашей остановились в прихожей. Дальше незваных гостей не приглашали, а Саша пока не настаивал. В человеческих эмоциях он явно разбирался получше Тимофея. Хорошо знал, что делает. Хозяйку квартиры удалось напугать. Давить дальше Саша, видимо, не считал нужным.

– Я же вижу, что вы умная женщина, Тамара Георгиевна, – неожиданно мягко проговорил он. – Подумайте сами – уж вы-то точно ни в чем не виноваты! Пустить к себе на постой родственницу – не преступление. А вот если вы будете продолжать скрывать от нас правду, пойдете соучастницей. КПЗ с уголовницами, допросы – вы, надеюсь, в курсе, что закон не знает снисхождения к возрасту?.. Где находится гражданка Измайлова? – это прозвучало резко и жестко.

Женщина вздрогнула. Закрыв лицо руками, разрыдалась. Затрясла головой. Тимофей не мог сказать с уверенностью, что это означает: «я не знаю» или «я не скажу».

58

– Прекратите ее мучить!

Она вылетела из глубины квартиры, как вихрь, – злая и стремительная. Черные кудри растрепались, глаза метают молнии – настоящая разъяренная фурия.

– Тамарочка, миленькая! – Сабина Измайлова бросилась к родственнице. Накинулась на Сашу: – Как вы смеете?! Что вы себе позволяете?! У нее же сердце! Идем, Тамарочка. Идем. Вот так, потихоньку… – Сабина ухватила рыдающую, едва переступающую трясущимися ногами женщину под локоть, повела на кухню.

Усадила на табурет, принялась выдвигать и задвигать ящики посудного шкафа. Нашла нужный ящик и нужный пузырек, накапала лекарство в ложку.

– Выпей, Тамарочка. – Сабина налила в стакан воды.

Тимофей во все глаза смотрел на нее. Саша смотрел так же обалдело.

– Что у вас с лицом? – медленно проговорил он.

Сабина, заставив родственницу выпить капли и втиснув ей в ладонь стакан, резко повернулась к ним.

Лицо ее выглядело так, словно с него пытались живьем содрать кожу.

Все в багрово-красных полосах, покрытых какой-то жирной мазью. Бледная полоска губ и брови, будто враз лишившиеся цвета, на лице едва выделялись. Только черные глаза, кажущиеся лишенными ресниц, горели знакомым Тимофею по тысяче кадров из Сети, неистовым огнем.

– Косметическая операция, – ненавидяще глядя на Сашу, процедила Сабина. – Кожа пока не восстановилась. Я в эту клинику еще в марте записывалась! Потому и в Москве задержалась. Это что – теперь преступление?! Я, по-вашему, могу в таком виде по полициям разъезжать? Откуда я знала, что этого козла Ильичева убьют?! Я должна была от операции отказываться, что ли? Что вам нужно от бедной Тамарочки?

Бедная Тамарочка, нервно постукивая зубами о край стакана, пила воду.

– Больше ничего, – обронил Тимофей. – Повернулся к Саше. – Идем. Нам нечего тут делать.

– Я мог бы догадаться.

Они молчали до самой машины. Тимофей заговорил, когда Саша сел за руль.

– Я должен был догадаться.

Саша скептически приподнял бровь:

– О косметической операции?

– О том, что Вероника встречается не с Измайловой. Она сказала мне, что это так, и я строил предположения исходя из того, что это так. Хотя факты противоречили.

– Какие факты?

– Отравление. Веронику отравили через питье, верно?

– Ну.

– Она ничего не стала бы пить из рук человека, которого считала убийцей. Который уже отравил двоих. А от женщины, с которой встречалась, Вероника ничего подобного не ждала, понимаешь? Я должен был догадаться, что это не Измайлова.

– А кто же тогда?

Тимофей развел руками.

•••

– С ней была какая-то баба, – задумчиво произнес Тимофей. – Это она. Какая-то баба. Она.

Он распечатал привезенную курьером упаковку гофрированного картона, вытащил первый лист, прислонил к стене и, вооружившись маркером, написал крупным размашистым почерком: «Какая-то баба = Это она». Ниже, столбиком – имена: «Агния, Сабина». Задумался на минуту и решительно перечеркнул крест-накрест сначала первое, потом – второе имя. Пробормотал:

– Cherchez la femme, – и недрогнувшей рукой написал ниже: «Вероника».

Если подумать – идеальный кандидат. Сама неоднократно признавалась в нелюбви к Ильичеву. В день убийства внезапно пришла на съемки неинтересной для нее программы. Первой констатировала смерть Ильичева.

Далее – симуляция расследования. Убийство Загорцева. И, наконец, мастерская симуляция покушения на свою особу. Концы в воду. Кто заподозрит Веронику, если ее саму чуть не отравили?

Ключевое слово – «чуть».

Загорцев, съев кусочек пирожного, упал замертво. Мать Полины – тоже. А Вероника дождалась скорой и до сих пор находится пусть в тяжелом, но – стабильном состоянии. Рискованная игра…

Однако если ведешь такую игру, то на кону должны быть серьезные ставки. Убить Ильичева просто потому, что он – часть порочной системы шоу-бизнеса? Это не свойственно нормальным людям. Психопатам – да.

– Но еще одного психопата рядом с собой я бы заметил, – пробормотал Тимофей, постукивая по картону тупым концом маркера.

Раньше он делал все эти выкладки в разных программах на компьютере. Но после того письма компьютер превратился в запретную зону. В собственной квартире Тимофей чувствовал себя даже не гостем, а бедным родственником, принятым на постой из жалости и вынужденным ютиться в углу. Даже гамак внезапно оказался вне досягаемости – ведь он висел так, чтобы из него было удобно смотреть на мониторы.

А Тимофей не хотел смотреть на мониторы. Не сейчас. Не тогда, когда нужно сосредоточиться.

Собраться.

Веронику чуть не убили. Вероника – друг. Даже больше, чем друг. И поэтому…

– И поэтому я внес ее в список подозреваемых, – вслух закончил Тимофей. – «Бесчувственный чурбан». «Как инопланетянин»…

Эти слова вновь прилетели из далекого прошлого, из далекой страны. Тимофей легонько тряхнул головой, чтобы отвлечься.

Хватит!

Если всерьез рассматривать Веронику как подозреваемую, то насчет предсмертных слов Загорцева ей верить нельзя. Остаются ненадежные свидетельства мамочек из Нескучного сада, которые утверждали, что с Вероникой была женщина. Сообщница или убийца?

– Чушь, – резюмировал Тимофей и вычеркнул Веронику.

Если уж она хотела навести его на ложный след, то додумалась бы сказать, будто Загорцев прошептал: «Это он!» или даже «Это они!» Любую ерунду, которая не имела бы ничего общего с правдой.

Крест на имени Вероники получился неровным. Как будто рука тряслась. Впрочем, она, наверное, и правда тряслась.

Почему? Потому что логики в этом решении было едва