Тимофей снова отвлекся и посмотрел на телефон. Вернул курсор в строку поиска и стер два последних символа: «ёв». Вместо них добавил: «ев».

Есть результат! Один. А больше, собственно, и не нужно.

Карпачев Константин

Последний элемент головоломки встал на место, как влитой. Вот чего не хватало – еще одной смерти, чтобы связать все воедино. Теперь же картина сделалась ясной, а ситуация – прозрачной.

Одна беда – идти с этим в полицию, пусть даже к Смурову, который вроде как намекнул, что хочет посадить настоящего убийцу, глупо. Человек, который провернул такую операцию, не сломается на допросах. А найти вещественные доказательства будет очень трудно. Если вообще возможно.

Поэтому шанс оставался единственный.

Полина.

– Как ты справляешься? – участливо спросил у девушки ведущий.

– Справляюсь, – пробормотала Полина.

Тимофей сверлил ее взглядом. Ну же! Ну!

И девушка, будто поймав брошенную им мысль, встрепенулась.

– Знаете, мне очень помогает Софья. Без нее я бы… не знаю, что делала. И она – как раз сейчас тут, работает в студии гримером. Софья отлично знала мою маму. Была ее близкой подругой… Если можно – пусть она выйдет сюда?

Законы шоу, как и законы психологии, были предельно просты. Ведущий их, разумеется, знал. Его заминка длилась не больше секунды. Он попросил пригласить на площадку Софью, а зрителям подали знак хлопать в ладоши.

Неожиданный сюжетный поворот – всегда на пользу. А если он окажется слабым, можно будет вырезать на монтаже.

Софья появилась не сразу. Вряд ли она успела далеко уйти, Тимофей был уверен, что не оставила бы Полину одну. Но и рвануть на сцену, едва услышав свое имя, явно не была готова. Впрочем, там, в темноте павильона, всегда есть кто-то, кто ориентируется быстро и так же быстро подталкивает в спину нужных людей.

Через пять минут наспех загримированная Софья в рабочем фартуке – видимо, в угоду аутентичности – появилась на подиуме.

Когда Софья села рядом с ней, Полина выдохнула свободно. С души будто упало немного камней. Рядом с Софьей ей всегда было спокойнее, ощущался надежный тыл.

А вот сама Софья, похоже, чувствовала себя, как рыба, выдернутая из воды. Даже голос изменился, стал хриплым от волнения.

– Я ведь ничего такого… Я просто хотела помочь…

Ведущий выдал отвлеченную фразу о доброте и взаимопомощи в наше тяжелое время. А потом как-то легко и незаметно включил Софью в разговор. И та расслабилась. Заговорила.

– Я не смогла бы уйти после того, как все это случилось. Видите ли… Я помню, как сама оказалась в подобной ситуации, и рядом не было никого, кто мог хотя бы просто поддержать меня…

Ведущий сочувственно кивал, но взгляд его уже вернулся к Полине. Он явно ждал возможности снова направить разговор в нужное русло, история злоключений Софьи аудиторию не интересовала.

Однако кое-кто не разделял его мнения.

– Скажите, пожалуйста, Софья. Насколько трудно было превратить чувство вины в искреннюю заботу?

Полина посмотрела в загончик, где сидели зрители, и увидела его.

Тимофей, единственный из всех, стоял и спокойно смотрел на сцену. Одна из камер повернулась к нему, поехала в его сторону. Полина даже представить не могла, что голос из зала может звучать так громко.

– Что? – еле выдохнула Софья.

Микрофон, приколотый к ее рабочему фартуку, поймал звук и усилил так, чтобы даже в дальнем конце павильона всем было слышно.

– Стоп! – рявкнула немедленно появившаяся откуда-то из темноты женщина-режиссер. – Это что еще за самодеятельность?! Вы кто?

Женщина, видимо, обладала тут серьезной властью. Камера, едущая к Тимофею, остановилась. Изумленно застыл стоящий рядом с Полиной ведущий.

Единственным человеком, которому было очевидно плевать на полномочия женщины, оказался Тимофей. Он, похоже, окрика вообще не услышал.

– С какого момента вы начали лгать себе о том, что просто делаете доброе дело? – не отводя взгляда от Софьи, продолжил он. – С самого начала? Или же вам потребовалось время?

Ничего не понимающая Полина тоже посмотрела на Софью. И ахнула – лицо ее стало настолько бледным, что, казалось, у живого человека в принципе не может быть такого лица.

62

– Войдите! – рявкнул Долинин. И даже головы не поднял, когда дверь открылась.

Пусть сразу видят, что он тут работой занят и на всякую чепуху у него времени нет.

Но вошедшему явно было класть три кучи на занятость Долинина. Натужное пыхтение не узнать было нельзя.

– А, Смуров, – буркнул Долинин, бросив-таки беглый взгляд на вошедшего и тут же вернувшись к монитору. – Где был? Что видел?

– Опергруппа выехала. Брать твоего убийцу, – сказал Смуров.

Долинин перестал печатать и уставился на Смурова.

– Не понял. У меня убийца – вот, – ткнул пальцем в монитор.

– «Вот» можешь удалять. Новый файлик создавай. Сашок настоящего привезет. С чистосердечным.

Недоумевающий Долинин откинулся на спинку стула.

– Смуров, ты издеваешься? В смысле – «настоящего»? Тебе что – анонимку прислали? Да мне таких анонимок…

– Надежный человек. Верная информация. Тебе и дергаться не надо. Жди. Все оформим. А с чистухой – все как лом через говно пройдет. На тебе формальный допрос.

Не дожидаясь ответа, Смуров развернулся и вышел.

Долинин посмотрел на экран компьютера, где красовалась убедительная история господина Корсакова, изложенная сухим казенным языком.

– Твою мать, – буркнул Долинин и закрыл документ.

Полина перестала понимать, что происходит, уже довольно давно. Еще в тот момент, когда Тимофей, о чьем присутствии среди зрителей напрочь успела забыть, вдруг встал и начал задавать вопросы Софье.

Казалось, что к происходящему в студии его вопросы не имеют никакого отношения. И женщина-режиссер истерично орала именно об этом. Но Тимофею не было дела до женщины. Он смотрел на Софью.

Когда она с воплем «Оставьте меня в покое!» вдруг сорвалась с места и помчалась к выходу из павильона, Тимофей бросился за ней. Только ему для этого пришлось сначала пробраться через зрителей, а Софья бросилась прямо к двери. Ей, в отличие от Тимофея, никто не мешал.

Тимофей, стараясь не наступать людям на ноги, добрался до декоративных перил, огораживающих угол, где сидели зрители. На мгновение застыл, словно принимая решение, а потом одним прыжком, опершись на руку, перемахнул перила. Раскрашенный гипсокартон в том месте, где оперся Тимофей, с треском провалился. Сидящих рядом людей обдало штукатурной пылью.

Пожилая женщина-зрительница завизжала. Вопила что-то сердитое режиссер. А Полина больше не рассуждала. Она тоже вскочила и бросилась бежать – догонять Тимофея и Софью. Понятия не имела зачем, но откуда-то точно знала,