наверняка хочешь узнать, почему я внезапно приехала повидаться с отцом.

– Пожалуй, у меня накопилось много вопросов к тебе. Но зачем лезть в душу, когда тебя туда не зовут?

– Все равно что в ботинках влезать на кровать, – согласилась Катя.

– Тебе нужно написать книгу, люблю твои метафоры, – заявил Леша и кашлянул, точно одергивая себя. Переступить через некую грань в их разговоре было так просто, что единственным способом избежать этого становилось молчание.

Не говоря друг другу ни слова, они миновали дорогу и свернули в узкий проулок, с двух сторон окруженный высокими заборами. Втиснувшись между ограждениями, они случайно соприкоснулись плечами, но сделали вид, что не придали этому особого значения. Пришлось идти по одному, следуя друг за другом: Леша, как провожатый, впереди, а Катя за ним. Яркий рюкзак, болтающийся у Леши за спиной, привлек ее внимание. Она разглядывала разномастные значки, чтобы отвлечься.

– Так и клаустрофобию заработать можно, – сказал он, когда узкий проулок остался позади.

– Это ты еще в лифте нашего подъезда не был, – хихикнула Катя. – Город вынуждает привыкать к узким пространствам.

– Тогда я предпочту оставаться здесь. – Леша обвел взглядом улицу, вид которой убеждал каждого бежать отсюда: выщербленная дорога, заброшенный дом, превращенный участливыми соседями в свалку, ларек с облупившейся краской, сквозь которую проглядывала ржавчина.

– Мне иногда кажется, что я тоже хочу вернуться сюда, – опустив глаза, сказала Катя. Словно еще не определилась, насколько откровенна может быть с Лешей. – Но потом я вспоминаю, почему уехала отсюда…

– Ты до сих пор на него обижаешься?

– На прошлое не принято обижаться, его нужно забывать.

Они обменялись друг с другом полуулыбками. Катя была благодарна Леше за то, что он не стал задавать никаких вопросов, вежливо предоставив ей возможность пережить все внутри себя. Чтобы вытащить глубокую занозу, нужно позволить организму среагировать на нее. С чувствами то же самое: чтобы избавиться от них, сперва необходимо прожить каждое.

Пока она думала об этом, ее спутник насвистывал какую-то незамысловатую мелодию, которая вовсе не подходила для напряженной атмосферы, созданной их молчанием.

Начинало смеркаться. Пасмурное небо низко висело над городом – казалось, его можно коснуться рукой, если забраться на стремянку. Пространство сжималось вокруг Кати с каждым шагом и становилось трудно дышать. Внезапно ее охватила паника: что она скажет, когда увидит отца? Захочет ли разговаривать? Чтобы ответить себе, следовало встретиться с ним.

Леша резко остановился, и Катя едва не врезалась ему в спину, успев среагировать в последний момент. Она огляделась по сторонам: незнакомая улица уходила вдаль вереницей малоэтажных кирпичных домиков. Неподалеку шумели дети, резвящиеся на детской площадке. Обыденная, умиротворяющая картина жизни, в которой Катя чувствовала себя черной кляксой.

– Второй дом слева.

– Ты не пойдешь со мной? – растерянно спросила она. Собственный голос показался чужим.

– А я разве там нужен?

– Да, – коротко ответила Катя и, крепко схватив Лешу за руку, направилась к нужному дому. Они миновали детскую площадку и проскользнули в приоткрытую дверь подъезда.

– Второй этаж, – скомандовал Леша.

Шаги гулким эхом раздавались в подъезде. Каждый шаг приближал Катю к встрече, о которой она давно мечтала. Ее путь к отцу был намного длиннее двух лестничных пролетов, но благодаря Нику она прошла его почти до конца.

Катя застыла перед входной дверью – оставалось лишь позвонить. Она нервно хрустнула пальцами, точно хотела поломать их, чтобы не нажимать кнопку звонка. Но ей отчетливо врезалось в память, что отец не любил звонки – как и все громкое, резкое. Он снимал с плиты чайник прежде, чем тот успевал закипеть; брал трубку при первом сигнале телефона; бежал к двери, услышав пронзительный звонок. Единственным громким звуком, которому он никогда не препятствовал, был его собственный крик.

Поэтому Катя постучала в дверь – осторожно и неуверенно. Она всегда так стучала в детстве, чтобы не разозлить отца. Сердце бешено заколотилось. Катя попыталась сделать вдох, но дыхание перехватило, когда за дверью послышались шаги. Страх заполнил каждую клеточку тела.

Каждый тяжелый шаг за дверью возвращал воспоминания. Эти ноги нарочно раздавили ее очки, когда она защитила маму; эти ноги спешно убегали прочь от разговоров и объяснений; эти ноги намертво вросли в пол, когда семья уезжала из дома. Шаги стихли, дверная ручка дернулась, заскрежетали замки. Каждый поворот ключа в замочной скважине возвращал воспоминания. Эти руки швыряли вещи и хлопали дверью; эти руки забыли, что такое объятия; эти руки могли только разрушать.

Ее тело пронзила острая боль, точно воспоминания были иголками, которые загнали под кожу.

– Я не могу, – она с трудом выдохнула эти слова. В легких не осталось воздуха. Обида стала комом в горле.

Катя бросилась к лестнице и, перепрыгивая ступеньки, устремилась вниз. Она боялась увидеть отца, заговорить с ним, попасться ему на глаза. Поэтому, выскочив на улицу, побежала прочь, не разбирая дороги. Холодный воздух свистел в ушах и обжигал горло. Она остановилась, только когда боль в боку стала невыносимой. Уперлась руками в колени, пытаясь отдышаться. Изо рта вырывался пар, щеки пылали, сердце колотилось в груди, как отбойный молоток.

– Ка-а-тя-я! – где-то поблизости звал Леша. Он последовал за ней и настиг быстрее, чем она успела прийти в себя. – Что с тобой?

Леша осторожно коснулся ее плеча, словно она была фарфоровой вазой, способной разбиться от одного лишь прикосновения.

– Я не могу, – повторила Катя. Слова противно царапали горло.

– Ты приехала за двести километров отсюда, чтобы сдаться у порога?! – возмутился Леша.

– Прости, – тихо сказала она, потупив взгляд. – Есть преграды, которые никогда нам не покорятся.

Казалось, эта фраза растопила сердце Леши и остудила его пыл. Он устало опустил плечи и выдохнул, точно демонстрируя свое смирение.

– Если тебе и вправду было нужно это, ты бы не сдалась, – сказал он осторожно, боясь ненароком обидеть, и протянул руку: – Пойдем!

Его ладонь была холодной и крепкой – полная противоположность ее дрожащим рукам. Вдвоем они зашагали прочь, устало ступая по скрипучему снегу. Уже совсем стемнело, и покрытые снегом машины призраками маячили в свете фонарей. Всю дорогу они молчали, уже не стесняясь тишины. По пути зашли в магазин, чтобы купить сосисок для собаки, живущей под лавкой. Она встретила их у вокзала, приветливо махая хвостом и нетерпеливо облизываясь.

Усевшись на скамью, они стали ждать автобус. Предчувствие расставания развязало им языки – каждый хотел сказать то, что мог больше никогда не произнести. Первой заговорила Катя:

– Тебя наверняка одолевает вопрос, почему я решила приехать к отцу, но так и не нашла в себе сил встретиться с ним. На самом деле, я ехала сюда не к нему. – В этот момент выражение лица Леши резко изменилось. Он отвел глаза и кашлянул, точно это был их условный знак приближения к «красной черте». Но Катя собиралась сказать совершенно иное, а потому невозмутимо продолжила: – Я ехала сюда в погоне за своими иллюзиями, за человеком, который задал мне слишком сложное задание. Мне хочется быть с тобой предельно честной, но если я скажу правду, ты сочтешь меня сумасшедшей и сбежишь.

– Но до сих пор ведь не сбежал, – Леша нервно дернул плечами.

– Я приехала сюда ради очень близкого мне человека. Но я, как и он, не в силах вырваться из своей реальности и перебороть страхи. А потому мы, возможно, никогда не встретимся. Я мастер терять друзей по переписке…

Эти слова задели Лешу. Он вопросительно посмотрел на Катю, которой стало неловко от его пронзительного взгляда. Она сказала это нарочно, чувствуя необходимость объясниться хотя бы сейчас. Где-то в этой истории с прошлым все-таки нужно поставить точку.

– Мне очень жаль, что так произошло, – сухо сказал