в окнах и все такое».

«Думаешь, это совпадение, что этих детишек – шестеро?»

«Не, не думаю. Шесть – это число дьявола. Кто знает, чем Мастерс занимался там в лесу. Насылал дьявола на наш городок, вот что я думаю. А „Стауфордская шестерка“, как их называют в газетах, они занимаются здесь дьявольским промыслом».

«Знаешь, что я думаю? По-моему, нужно организовать собрание Клана и выгнать их из города, как ниггеров в свое время. Загрузить их всех в скотовоз и отправить в Чаттанугу».

Скиппи сел прямо, когда вспомнил эту фразу. «Стауфордская шестерка». Это были дети. Он никогда с ними не встречался – был слишком стар, чтобы общаться с маленькими, как говорила ему мама, – но слышал о них. Все в Стауфорде слышали, и всех они злили.

Люди не хотели видеть «Стауфордскую шестерку» рядом со своими детьми. Она была проклята и служила напоминанием о событиях из стауфордского прошлого, которые все хотели забыть. Скиппи подумал, что это немного похоже на то, когда он болел ветрянкой и расчесывал струпья, пока они не начинали кровоточить. Эти дети каким-то образом сковырнули струп, чем рассердили всех.

Однажды он спросил своего дедушку. Эдмунд Доусон сказал, что это как-то связано с плохим человеком из леса. А эти дети, «Стауфордская шестерка», напоминали всем об этом плохом человеке, но…

– Дела наладились, – прошептал он, – так почему же теперь кажется, что все плохо?

Может, это связано со сном? Вчера вечером он слышал, как одна из медсестер в стауфордском доме престарелых жаловалась на странные сны, и даже он сам видел такие.

– Он жив, – пробормотал Скиппи, не зная точно, о ком говорит. И предположил что «он» – это Иисус, как дамы из Первой баптистской церкви учили его в воскресной школе. Но разве Иисус знал, как пользоваться телефоном? И даже если знал, то почему звонил на заправку посреди ночи?

Мимо прогрохотал большой бензовоз, и Скиппи помахал водителю. Тот не ответил.

«Может, это сны», – подумал он, пожимая плечами. Но прошел день, и Скиппи стал опасаться, что «Плохие Времена» снова наступают. Хуже того, он боялся, что придет и голубоглазый плохой человек из его снов.

3

– Хочешь картошки?

Райли отвернулся от окна и посмотрел через стол на свою тетю Стефани. Она держала в руке контейнер с картофелем фри, залитым кетчупом. Райли весь день не хотелось есть, но она настояла, чтобы они остановились перекусить, поскольку якобы «умирала от голода».

Она сказала так в надежде вызвать у него улыбку, но он был не в том настроении. Тем не менее Райли был признателен ей за то, что ей удалось вытащить его из дома, несмотря на протесты отца, и в знак благодарности выдавил улыбку.

Он вытащил из корзинки кусочек картофеля и сунул в рот. Стефани смотрела на него, устало улыбаясь.

– Совсем другое дело, – произнесла она, делая глоток из своего стаканчика. Райли снова повернулся к окну, наблюдая, как капли дождя падают на стекло, стекая вниз извилистыми струйками и искажая внешний мир. Ему захотелось покинуть ярко освещенную безопасную зону закусочной и уйти в эту непогоду. Кожа у него зудела от электрического покалывания, с тех пор как он вернулся из лагеря, и он чувствовал себя виноватым за то, что не был там, не помогал искать своих друзей. Чувствовал себя виноватым, поскольку был уверен, что у Рэйчел проблемы с родителями. Отчасти он гадал, увидит ли ее завтра в церкви; при этом понимал, что идти завтра в церковь – плохая идея.

Сейчас Райли меньше всего хотелось находиться рядом с людьми. Тетя Стефани была редким исключением – одна из немногих, она, как он думал, понимала его и не забыла, что значит чувствовать себя изгоем. Но иногда находиться рядом с людьми было необходимостью, она сказала ему это, когда они припарковались у тротуара возле закусочной «Марленс» в дальнем конце Мэйн-стрит.

– Я понимаю, – сказала Стефани. – Ты не хочешь быть здесь и не хочешь разговаривать.

Она ждала, когда Райли ответит, но тот продолжал наблюдать за дождем, льющим за окном. Его друзья были где-то там, и их… что именно с ними делали? Что тот тип с голубыми глазами хотел от них? «Может, он – педофил», – подумал Райли. Растлитель детей. Некоторые ребята в школе называли таких «детотрахами».

– Но вот в чем дело, чувак. Просто так ничего не бывает, понимаешь? Я вытащила тебя из дома твоего отца, поскольку тебе меньше всего хочется киснуть там. Но если хочешь позависать сегодня со мной в студии и встретиться с дядей Джеком, мне нужно от тебя кое-что услышать. Поэтому поговори со мной, Райли. Что происходит?

Он поймал ее взгляд и на этот раз улыбнулся уже искренне. Она всегда называла его по имени. Никогда не смотрела на него свысока из-за того, что он был моложе. В ее глазах он был обычным человеком, а не обузой и не чудиком. Человеком, а не салагой, поскольку он ее племянник.

– С чего начать?

Она кивнула.

– Начни с того, о чем хотел бы поговорить. А дальше как пойдет.

Райли вздохнул, взвесил шансы и рассказал ей о нападении на Джимми Корда, произошедшем накануне. Стефани, откинувшись назад, принялась слушать. Даже слегка улыбнулась, когда он назвал Джимми «хреном», но не прерывала его и не осуждала. Дала выговориться.

– Но дело в том, Стеф, что я не смог смотреть, как он пристает к Бену. К тому, кто вдвое меньше его, понимаешь? Насколько знаю, этот ублюдок получил по заслугам. Он расхаживает по школе, словно какая-то знаменитость, будто с ним ничего не может случиться. Словно он – бог или вроде того. Это отвратительно. Терпеть не могу. Поэтому, когда я увидел, что он задирает Бена, во мне будто что-то щелкнуло.

– Понимаю, – сказала Стефани. – Правда. Молодец, что выступил против него, Райли. Уважаю тебя за это.

Он внимательно посмотрел ей в глаза, в поисках намека на шутку, но не нашел его. Стефани улыбнулась и сделала глоток из своего стаканчика.

– Что?

– Ничего, – ответил Райли. – Ожидал, что ты устроишь мне за это разнос, как папа.