К сожалению, в середине 60-х и начале 70-х строительство 97-й автомагистрали к западу от города лишило город жизненно важных коммерческих рейсов, и старое 25-е шоссе превратилось просто в еще одну местную дорогу. Новая автострада стала для многих суровой реальностью: несмотря на то что Стауфорд являлся региональным центром – и всей известной вселенной для своих немногочисленных жителей, – он был далек от чего-то значимого, и долгое время от этого страдала местная экономика.

Некоторые из старожилов, такие как Корбинсы, Хадсоны и даже Тасвеллы – семьи, которые жили в Стауфорде в течение многих поколений, с самого его основания, – если б их спросили, сказали бы, что спад занятости и процветания больше связан с «Проклятием Мастерса», чем с экономикой. Они сказали бы, что ни нефтяное эмбарго в начале 70-х, ни даже изменение предпочтений в путешествиях, произошедшее в 60-е годы, не имело большого отношения к росту безработицы.

Они сказали бы, что тот связан с Джейкобом Мастерсом и проклятием, которое его люди наложили на город. Они сказали бы, что его отец, Турмонд, не мог нести слово Божье в городе и оставаться честным проповедником, поэтому, подобно Моисею, повел свою паству в дикую местность. Они сказали бы, что он винил жителей Стауфорда в своих неудачах, в том, что они не были чистыми, в том, что их прекрасный город был ложем греха.

И они сказали бы, что сын Турмонда, Джейкоб, отвернулся от бога своего отца. Они сказали бы, что он обратился к чему-то более древнему, к чему-то гораздо более опасному, чему-то злому, спящему под землей.

В наши дни старожилы Стауфорда знали, что о таких вещах лучше не шептаться. Они отклоняли любые претензии, меняли тему либо категорически отказывались отвечать, если речь заходила о Мастерсе. Для нового поколения эти истории были «страшными байками». Сегодняшней молодежи лучше пребывать в неведении. В мире существовали вещи куда страшнее, чем призрак безумного мертвого проповедника. Пусть прах его безумия останется погребенным в земле.

К тому же это были всего лишь истории. И, как и во всех хороших историях, в них были зарыты семена правды. Они пустили там корни, питались кровью невинных и после десятилетий созревания готовились дать ростки.

2

Скиппи Доусон помнил эти истории. Однажды он видел, как в городе произошла перемена, и теперь в воздухе витали намеки на нее, горький привкус на кончике языка, как у тех кислых конфет, которые он покупал за мелочь. «Как и в прошлый раз», – подумал он, бредя по пустому тротуару Мэйн-стрит. Там был плохой человек – всегда присутствовал плохой человек, – но Скиппи не мог вспомнить подробности.

Что же тогда случилось? Скиппи пытался понять, что его гложет. Зуд в голове, мысль, кричащая, чтобы ее услышали, но будь он проклят, если сможет вспомнить имя того человека.

Скиппи добрался до парка через дорогу от того места, где раньше находился Первый национальный банк. Там он сел на скамейку под тополем и сконцентрировался.

Что-то случилось с плохим человеком. Он причинял детям боль, и погибли люди. Но почему все выглядят расстроенными?

Дети же в безопасности.

Дети…

– Ага! – Скиппи щелкнул пальцами, вспугнув пару белок, резвящихся в траве рядом с ним. – Нашел!

На самом деле Скиппи вспомнил старые времена, сразу после несчастного случая, произошедшего с ним. Это было в середине 80-х, в разгар так называемой сатанинской паники, когда США оказались под угрозой не только со стороны Советов, но и со стороны сатанистов. В таком маленьком городке, как Стауфорд, угроза была даже больше, чем многие думали, так как детям дьявольской церкви разрешили свободно разгуливать и объединяться с христианскими сыновьями и дочерьми города. То были тяжелые времена, друзья. И никто в городе не знал об этом лучше, чем Скиппи.

Целыми днями Скиппи бродил по улицам, улыбаясь и махая прохожим, приветствуя их в своем любимом городе. Он привык к этой рутине с тех пор, как попал в аварию. Ему повезло, что он остался жив, и этот факт наполнял его неизмеримым счастьем, которым он спешил поделиться со всеми.

Через несколько лет после выздоровления Скиппи Доусон вышел на улицы, чтобы дарить свою радость как можно большему количеству людей. Поначалу его игнорировали, считая городским сумасшедшим, несмотря на прежнюю репутацию лучшего защитника, которого когда-либо знала стауфордская футбольная команда. Так быстро горожане забывали своих героев, но Скиппи это не смущало. Он привлекал их симпатии улыбками и приветами.

Но в Стауфорде было что-то не так. Над городом нависло ядовитое облако, заставлявшее всех нервничать. Он не видел его, но оно было где-то там, наверху, заставляло всех хмуриться. Заставляло всех сердиться. Даже Джеймс Айзекс, невысокий толстяк, который летом поливал цветы на Мэйн-стрит, не улыбался в ответ и даже не махал рукой, а Джим всегда махал Скиппи, когда мог.

То же самое и с Арлин Уотсон, владелицей салона красоты «Арлинс». Она постоянно смеялась и улыбалась, когда видела, что Скиппи машет рукой на углу, но в те времена – «Плохие Времена», как он решил их назвать – Арлин не смеялась и уж точно не улыбалась.

Он вспомнил, как подслушал разговор двух стариков, сидевших на скамейке возле парикмахерской мистера Фугейта. Скиппи не помнил их имен, но помнил, что они сказали, поскольку их слова напугали его:

«Поверить не могу, что тех детей пускают в нашу школу».

«Черт знает что, да? Те шестеро чудиков ходят в стауфордскую школу?

«Полное дерьмо, вот что это. Знаешь, что я слышал? У одного из этих детишек бабка – ведьма».

«Ведьма? Чушь. Ты меня разыгрываешь».

«Зуб даю. Она живет в том большом старом доме возле Лэйн-Кэмп. Слышал разные истории от людей. Они говорили, что слышали пение, видели странные огни