Голубые глаза шерифа сузились до щелочек, и хоть он продолжал добродушно улыбаться, я видел, что он недоволен репликой Тага. Мой друг все так же расслабленно прислонялся к внедорожнику и совершенно не беспокоился о том, что нажил себе врага.

Тут из-за угла выехал грузовик службы доставки, подпрыгивая на выбоинах, и мы все обернулись. Мой ковер прибыл. Шериф Доусон сел в свою машину и закрыл дверь, а грузовик с грохотом и тряской подъехал к дому.

– Если бы вы уделяли столько же внимания этим выбоинам, сколько Моисею, думаю, весь город был бы счастлив, – не унимался Таг и отошел от внедорожника только тогда, когда Доусон завел его и начал сдавать назад.

– В одном вы не ошиблись, мистер Таггерт, – крикнул шериф, выглядывая из окна. – Тут все друг друга знают. Все знают о Джорджии и Эли. И Джорджия заслуживает кого-то намноооого лучше.

Он встретился со мной взглядом через лобовое стекло, покачал головой, словно не мог поверить, что мне хватило наглости вернуться, и уехал.

Глава 21. Моисей

Уборщица – которая оказалась молоденькой девушкой – не могла прийти раньше, как бы я ни пытался подкупить ее более высокой оплатой. Ей было семнадцать, и она не хотела пропускать футбольный матч своего парня. Я сорвал ее рекламную листовку с доски объявлений в магазине при заправке, которая находилась на перекрестке, где разветвлялось старое шоссе: одна дорога вела на юг в Ганнисон, а вторая на запад к угольной шахте и десятку крошечных точек на карте, которые едва ли можно назвать городами.

Мы расстелили спальные мешки на новом ковре, предвкушая нашу первую ночь в доме – и последнюю, если все пойдет по плану. Три предыдущие ночи мы спали на газоне, и они выдались несколько холоднее, чем хотелось бы. Таг в шутку предложил переночевать в амбаре Джорджии, чтобы согреться, но тут же заткнулся от моего взгляда. Я рассказал ему о том утре, когда умерла моя бабушка. Он знал, что я провел ту ночь с Джорджией в амбаре. Знал, что, вернувшись домой, я обнаружил бабушку мертвой на кухонном полу. Та ночь в амбаре была последним моментом моей прежней жизни. Последним моментом с Джорджией. И это не тема для шуток.

Утром мы перекусили супом из банок и ломтем хлеба, как вдруг по пустому дому раскатился звон дверного звонка, пугая нас обоих. Я ожидал, что обнаружу за дверью шерифа Доусона вместе с группой горожан, вооружившихся факелами, но на пороге стояла Джорджия. Ее лицо нахмурилось от нерешительности, руки прижимали к груди большую книгу.

– Я тут подумала… подумала… – она запнулась и замолчала. Затем вдохнула поглубже и встретилась со мной взглядом, отчетливо произнося каждое слово: – У меня есть фотографии Эли. Я подумала, что тебе, может быть, интересно на них взглянуть.

Джорджия протянула книгу, и до меня наконец дошло, что это фотоальбом. Он был толщиной как минимум в двенадцать сантиметров, и его переплет разбух от количества фотографий. Я уставился на него, не шевелясь, и Джорджия медленно опустила руки. Ее челюсти напряглись, и когда я наконец поднял взгляд, ее глаза ожесточились. Она думала, что я отвергал ее. Опять.

– Так и есть. Я с радостью их посмотрю. Может, присоединишься ко мне? – мягко спросил я. – Мне бы хотелось, чтобы ты рассказала о нем. Истории. Все подробности.

Она кивнула и робко шагнула в дом, когда я открыл дверь шире и пригласил ее внутрь. Ее взгляд прошелся по белым стенам и новым коврам, и она заметно расслабилась.

– Я хотела ее часы.

– Что? – Я пялился на ее гладкие длинные волосы и как они струились по плечам и спине, заканчиваясь всего в паре сантиметров над талией.

– Те часы с кукушкой, которые всегда тут стояли. Они мне нравились, – пояснила Джорджия.

– И мне.

Я гадал, где они теперь очутились, и надеялся, что не где-нибудь в коробке.

– В доме хоть что-нибудь осталось?

Я покачал головой.

– Только рисунки.

Как только слова слетели с моего языка, я сразу же о них пожалел. Я не знал, что такого было в Джорджии, но она всегда действовала на меня подобным образом. Будто она пробивалась сквозь мою защиту, и вся правда начинала изливаться безобразным, пестрым потоком.

Джорджия просто посмотрела на меня, словно видела меня насквозь. Но затем пожала плечами и закрыла тему. Мы прошли через кухню, и я извинился за нехватку мебели. В конечном итоге мы сели у стены в обеденной комнате, положив альбом на колени. Таг суетился на кухне и поприветствовал Джорджию широкой улыбкой, спрашивая о Кассе.

– Ну что, тебя уже сбрасывали сегодня, Джорджия?

– Не-а. Такое редко случается. Я научилась выжидать, пока они освоятся.

– Скоро он даст тебе свою голову, – пробормотал я. Джорджия резко на меня посмотрела, и я снова мысленно обругал себя.

– Я бы хотел как-нибудь посмотреть на твои тренировки. Мы с Моисеем объездили весь мир, и я очень давно не проводил время с лошадьми. Может, ты позволишь мне прокатиться разок, прежде чем мы уедем?

Таг улыбнулся и подмигнул ей, а затем извинился перед нами и направился к выходу. Я не упустил из виду, как вздрогнула Джорджия, когда он упомянул наш отъезд.

– Я собираюсь в Нифай, чтобы немного развеяться, и, возможно, даже сыграю в бильярд. Та пивнушка по-прежнему на месте?

– Да. Только мы здесь не называем ее пивнушкой, Техас. Это уж как-то слишком. Мы называем ее баром. Но там есть бильярд, и, если тебе повезет, ты найдешь себе соперника, который еще будет держаться на ногах, – сухо ответила Джорджия.

– Ты это слышал, Моисей? Она дала мне прозвище! Один – ноль в пользу Тага! – он заржал, как конь, и ушел прежде, чем я смог ответить.

Джорджия посмеялась, а вот мне захотелось догнать Тага и надрать ему зад. Он не всегда понимал, когда стоит заткнуть рот.

Но едва он ушел, мне стало отчаянно его не хватать.

Без него в доме стало слишком тихо, и мы с Джорджией застряли в пустой комнате, не зная, что сказать, и в то же время желая высказать все. Сидеть с ней казалось одновременно правильным и ужасно неправильным. Наши плечи соприкасались, вытянутые ноги лежали рядом на полу. Глубоко вдохнув и встряхнув рукой, Джорджия открыла альбом и заполнила тишину фотографиями.

На них была усталая Джорджия с неопрятной косичкой и темными кругами под