de petra quasi sanguis ex Christo» («Вода из скалы — прообраз крови из Христа»)[446]. Предвоображение причащения водой находим у апостола Иоанна (Ин. 7:37 и далее): «То жаждет, иди ко Мне и пей. Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой. Сие сказал Он о Духе, Которого имели принять верующие в Него: ибо еще не было на них Духа Святого, потому что Иисус еще не был прославлен»; в том же Евангелии (Ин. 4:14) сказано: «Всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную». Хотя упоминается Писание, где якобы говорится, что «из чрева потекут реки воды живой», таких слов в Ветхом Завете не найти. По-видимому, они восходят к какому-то источнику, который составитель Евангелия от Иоанна считал достоверным, но который нам неизвестен. Или же, возможно, это отсылка к книге пророка Исаии (Ис. 58:11): «И будет Господь вождем твоим всегда, и во время засухи будет насыщать душу твою и утучнять кости твои, и ты будешь, как напоенный водою сад и как источник, которого воды никогда не иссякают», если не к книге пророка Иезекииля (Иез. 47:1: «…и вот, из-под порога храма течет вода на восток, ибо храм стоял лицом на восток, и вода текла из-под правого бока храма, по южную сторону жертвенника». В канонах о церковном устройстве Ипполита[447] (ум. ок. 235) чаша для причащения водой сопоставлялась с крестильной купелью, в которой внутренний человек обновляется наряду с телом[448]. Это толкование настойчиво побуждает вспомнить о крестильном кратире Поймандра[449] и о герметическом сосуде с нусом, который Бог ниспослал человеку, жаждавшему ἔννοια[450]. Вода здесь обозначает пневму, пророческий дух, а также учение, которое человек воспринимает и распространяет далее[451]. Тот же образ духовной воды встречается в «Одах Соломона»[452]:

Ибо вышел поток и обратился в реку великую и широкую,

И все увлек [за собой], истолок и принес к храму…

Но прошел он по лицу всей земли,

И все наполнил [собой].

Пили все жаждущие на земле,

И ослабла жажда и утолилась.

Ибо от Всевышнего дано это питье.

Блаженны служители этого питья,

Те, кто верен воде Его.

Она успокоила пересохшие губы

И воскресила ослабевшую волю.

Души, которые были близки к исходу,

Она удержала от смерти,

Ослабевшие члены

Выпрямила и подняла,

Дала силу ногам их

И свет глазам их,

Чтобы все познали себя в Господе

И жили водою живой и неиссякаемой[453].

314 Использование при отправлении евхаристии воды наряду с вином показывает, что главным для ранних христиан было символическое мистериальное действо, а не буквальное следование Писанию. (Встречались и примеры такого поведения — к примеру, «галактофагия»[454].)

315 Другим, крайне наглядным толкованием вина и воды является отрывок из Евангелия от Иоанна (Ин. 19:34): «Continuo exivit sanguis et aqua» («тотчас истекла кровь и вода»). Особого внимания заслуживает замечание святого Иоанна Златоуста (епископа Константинопольского, ум. 407): Христос, испив вина, первым испил собственную кровь (см.: раздел 3 о Зосиме, пар. 344 и далее).

316 На эту часть мессы приходится важная молитва:

В. Возношение чаши

317 Возношение (elevatio) чаши с вином в воздух подготавливает спиритуализацию, волатилизацию вина[455]. На это указывает и призывание Святого Духа, которое производится через молитву Veni sanctificator, а еще отчетливее о том же свидетельствуют слова «Veni spiritus sanctificator» («Сойди, освящающий дух») мозарабского обряда[456]. Призывание служит цели наполнить вино Святым Духом, который, собственно, порождает, исполняет и превращает (ср. Obumbratio Mariae[457], пятидесятный огонь[458]). В прежние времена после возношения чаша ставилась по правую сторону от гостии, в напоминание об истекших из правого бока Христа крови и воде.

Г. Каждение святым дарам и алтарю

318 Взяв thuribulum (кадило), священник трижды осеняет крестным знамением жертвенные дары и трижды описывает круг, дважды справа налево (против часовой стрелки, что психологически соответствует круговому движению — circumam-bulatio — вниз, к бессознательному) и один раз слева направо (по часовой стрелке, психологически — по направлению к сознанию[459]). Одновременно происходит сложная процедура окуривания алтаря[460].

319 Каждение олицетворяет фимиамную жертву, выступая, таким образом, пережитком изначальной θυσία. Также оно знаменует трансформацию жертвенных даров и алтаря, спиритуализацию (одухотворение) всех физических тел, задействуемых в ритуале. Наконец это апотропейная церемония, призванная отогнать назойливые демонические силы: она наполняет воздух благоуханием пневмы и делает его непригодным для злых духов. Воскурения еще символизируют сублимированное тело, corpus volatile sive spirituale (летучее, или духовное тело), дымкоподобное subtle body (тонкое тело). Возносясь ввысь в качестве некоей «спиритуальной» субстанции, дым предстает носителем и символом возносимой молитвы, отсюда и соответствующее oratio (изречение): «Dirigatur, Domine, oratio mea, sicut incensum, in conspectu tuo…» («Прими же, Господи, молитву сию как фимиам Тебе…»).

320 Каждение замыкает подготовительные, спиритуализирующие обряды. Теперь дары освящены и подготовлены к подлинному пресуществлению. Священник и паства должным образом очистились молитвами «Accendat in nobis Dominus ignem sui amoris» и «Lavabo inter innocentes» («Да возожжет Господь пламя любви Своей» и «Буду омывать в невинности [руки мои]») и готовы вступить в мистическое единство последующего жертвенного акта.

Д. Эпиклеза

321 Молитвы «Suscipe, sancta Trinitas» («Прииме, святая Троица»), как и «Orate, fratres» («Молитесь, братья»), «Sanctus» («Свят, свят, свят») и «Те igitur» («Тебя… усердно молим») Тайной мессы[461] выступают умилостивительными, обращениями, которые призваны обеспечить принятие приношения. Поэтому следующий за secreta префаций в мозарабском обряде именуется Illatio (по-гречески ἀναφορά), а в старой галликанской литургии[462] — Immolatio (со значением oblatio — предложение), и здесь мыслится подношение даров. Слова молитвы «Sanctus»: «Benedictus qui venit in nomine Domini» («Благословен грядущий во имя Господне») указывают на ожидаемое явление Господа, которое уже подготовлено: это ожидание опирается на стародавний принцип, гласящий, что именование обладает силой призывания: имя равносильно заклятию. После канона (Тайной мессы) следует Commemo-ratio pro vivis (поминовение живых) с молитвами «Hanc igitur» и «Quam oblationem». В мозарабской мессе далее совершается «эпиклеза» (призывание): «Adesto, adesto Jesu, bone Pontifex, in medio