– Если мне не изменяет память, я запрещал тебе покидать лагерь без моего ведома. Так?

– Да, – Этьен поднялся на ноги и покорно склонил голову, надеясь, что его наказание будет не слишком суровым.

– И уж поверь – этот приказ я отдал не для того, чтобы держать тебя при себе точно собачку, что обязана выполнить любую мою прихоть, а ради твоей же безопасности. Времена сейчас неспокойные, и помимо различных тварей, что заполонили земли, у нас полно врагов и среди сторонников Моро – знаешь, что бы они с тобой сделали, попади ты им в руки?

А вот об этом Этьен, если честно и не задумывался – и тут ему стало вдвойне стыдно; от того, что он подвел своего господина, нарушив его слово и потому, что тот на деле просто пекся о жизни мальчика, пока тот вел себя точно неразумное дитя.

– Итак – за нарушение моего приказа я, как твой господин и наставник, безусловно, должен тебя наказать... – Этьену вдруг почудилось, что в словах Раймунда мелькнула короткая улыбка, – но вместо этого вынужден похвалить. Ты удивлен? Неужели ты думаешь, что я бы наказал человека за то, что он спас чью-то жизнь?

От столь нежданной радости у Этьена даже закружилась голова; и он осмелел настолько, что спросил, про что именно они вели разговор с магистром Гаспардом – но Раймунд сказал ему не забивать себе голову и мальчик не стал настаивать, дабы тот вдруг случайно не передумал. Весь оставшийся день Этьен ходил, будто на крыльях – его настроение не смог испортить даже нагоняй от мастера Фернанда за испорченную одежду и невыученный урок.

После ужина, Этьен спешил в свой шатер, когда увидал Катрин – девочка прислуживала отряду Броди за длинным столом, вытащенным из стряпчей палатки. Этьен помахал девочке рукой – оглянувшись, та скорчила рожицу и высунула язык, как вдруг запнулась и уронила кувшин с вином на колени приземистому лысому мужчине.

Этьен не знал его имени, но слыхал, как прочие кликали его Лягвой, что было не мудрено: маленькая округлая голова – на которой вместо волос красовалось лишь несколько шишек – казалось, росла прямо из шеи; под узким лбом торчали выпученные глаза, а ноги были искривлены как у заправского всадника, так что ходил он всегда враскорячку. Оторвавшись от куриной ноги, Лягва разразился громкой бранью:

– Ты может под ноги себе смотреть будешь, соплячка, а не по сторонам пялиться?!

– Я не нарочно, – шмыгнула носом девочка, поднимая кувшин.

– Давай еще попереговаривайся со мной, – проворчал тот. – Потаскушка малолетняя.

Уже отойдя от стола, Катрин еле слышно пробормотала: «Сам ты урод кривоногий», но если ее слова услышал Этьен, то неудивительно, что они донеслись и до ушей Лягвы. Вылетев из-за стола и одним махом подскочив к девочке, он вцепился пятерней в ее волосы и с силой дернул на себя. Катрин взвизгнула от боли, а мужчина прошипел:

– Ты совсем что ли страха лишилась, коза малолетняя?!

– Отпусти! Отпусти! От…

Он и впрямь разжал хватку – но тут же наотмашь ударил Катрин по лицу тыльной стороной ладони. Девочка попыталась было встать, но в спину ей тут же прилетел тяжелый сапог, вновь уронив ее в пыль. Катрин кое-как поднялась на ноги – плечи ее тряслись от беззвучных рыданий, а из разбитого носа на платье упало несколько капель крови. Лягва уже занес было руку для следующего удара, как Этьен сделал шаг вперед и крикнул:

– Не смей ее трогать!

Опустив руку, мужчина оглянулся, но увидав перед собой лишь всклоченного мальчишку, громко фыркнул:

– Катись отсюда щенок, пока я тобой не занялся.

– Я – оруженосец короля... будущего, – начал было Этьен. – И вряд ли он одобрит...

– Ты – мелкий надоедливый глист, который невесть что о себе возомнил, – криво усмехнулся Лягва. – Так что вали отседа, пока я тебе уши не выкрутил.

Он сделал шаг в сторону Катрин, которая отползла чуть в сторону. Сжав зубы, Этьен вытащил из ножен меч, встал полубоком и выставил вперед лезвие – одним движением, как его и учили. Разговоры за столом тут же смолкли – солдаты отставили тарелки со стаканами и теперь с интересом наблюдали за тем, что произойдет дальше.

– Ого, да кто-то тут зубки решил показать? – Лягва сузил глаза. – Смотри, как бы тебе их не подточили, сыночка. А лучше беги к мамочке под юбку, пока не порезался.

Услыхав, как грязный рот этого недотепы марает имя его матери, Этьен тут же вспыхнул как сухой хворост.

– Сыночка? Да если б у моего папаши такая харя была, я б из утробы не вылез, – ответил он одной из любимых поговорок сержанта Госса.

На несколько мгновений наступила мертвая тишина – а после воздух разорвал такой дружный гогот, что даже птицы сорвались с ближайших деревьев и в страхе разлетелись кто куда. Если парой мгновений назад Этьен и мог понадеяться, что они разойдутся миром, то теперь, судя по всему, его ждала неплохая трепка – все лицо Лягвы пошло бордовыми пятнами, а желваки на шее, казалось, вот-вот порвут кожу.

– Ну, хорошо, молокосос, – пробормотал он, стаскивая с пояса топор. – Придется подрезать тебе язычок…

– Себе чего не подрежь, козлодой, – послышался скрипучий голос.

Скосив глаза, Этьен увидел, как из тени раскидистой яблони к ним неторопливо приближается Жинель, прихрамывая на одну ногу. Ниже Лягвы едва ли не на полголовы и старше почти вдвое он тем не менее своим появлением изрядно сбил с того спесь – мужчина нервно облизнул губы, когда Жинель встал рядом с Этьеном, небрежно положив руку на рукоять меча.

– Сначала деревенских баб по лесам гоняешь, а теперь с детьми дерешься? Неплохо, – старый воин криво ухмыльнулся, глядя на Лягву точно на муху, случайно утонувшую в кружке.

– Тебе-то чего надо старик? – огрызнулся Лягва. – Тебя это не касается.

– А вот тут ты ошибаешься, – улыбка сползла с морщинистого лица Жинеля, а меч выскользнул из ножен. – Все, к чему имеешь отношения ты или твои дружки меня касается. Или ты думаешь, мы не слышали о некой ватаге под предводительством одного бродячего рыцаря, жгущей деревни по приказу визрийцев, да ради забавы соревнующейся, кто сколько за раз чужих баб снасилует? Моя б воля, вы бы на этой яблоне рядком висели, дети вы потасканных шалав, трахари ослов, собиратели...

С каждым новым слово, что вылетало из его рта, мужчины за столом все мрачнели и, в конце концов, некоторые из них отставили в сторону кружки и встали на ноги, беря в руки оружие и напяливая шлемы. Увидав это, к Жинелю с Этьеном тут же поспешила подмога – не успел бы он сосчитать и до десяти, как друг напротив друга стояло по десятку вооруженных воинов, пока зеваки, собравшиеся вокруг, смотрели во все глаза, дабы не пропустить ни мгновения.

– Не трусь, но и на рожон не лезь, – шепнул Жинель и сплюнул на землю. – Глядишь, сегодня и проверим, как ты уроки усваивал...

Лягва сделал неуверенный шаг вперед, а Жинель перехватил меч двумя руками – как вдруг полог ближайшего шатра раскрылся и сквозь тяжелую ткань на свет выбрался сам Северин, одетый лишь в легкие холщовые штаны, развевающиеся на ветру будто парус, да высокие сапоги из грубой кожи. Возрастом он явно перевалил за четвертый десяток, и пускай живот его уже чуть свисал над поясом, но руки, бугрящиеся мышцами, походили на два бревна, а широченной груди позавидовали бы и атлеты, выступающие на ярмарках.