– Со временем станет лучше, – пообещал я. – Не ешь пока лакрицу. Чем позже начнешь, тем легче пойдет.

– Я долго жила возле Морока, но понятия не имела, каково это – войти в него, – задумчиво произнесла Валия. – Кажется, что он медленно просачивается в глаза, ноздри, десны. Словно зимний холод пробирает до костей.

– Скоро привыкнешь, – соврал я.

Привыкнуть к Мороку реально, но лишь изменившись самому. Как я понял с годами, Морок и был концентрированной сущностью непостоянства. Для изменения чего-либо нужен повод. Морок этим поводом и становился. Он, словно вечно открытые врата перемен, все на свете делал иным. Наверное, я мог бы написать философский трактат о Мороке. Но, боюсь, те, кто не прожил там несколько лет, трактата моего не поймут.

Фургоны покатились по песку отравленной пустыни. Путешествие началось.

Я точно определил момент, когда Глубинный король Акрадий ступил на землю Морока. У меня словно что-то заревело в теле, в самых костях.

Лучшие наши ученые и мудрецы не знали, кто же они, Глубинные короли. Об их происхождении говорилось лишь в обрывочных, туманных легендах. Глубинных одолели Безымянные – или, может, кто и пострашней – и заперли под океаном. Плененные короли пробыли там, ослабленные, сотни человеческих поколений. Ну а потом они восстали и победили, их сила превзошла силу Безымянных. Исполины. Боги. Человек для них – как для нас муравей. В самом сердце Машины Нолла я столкнулся лицом к лицу с королем Шавадой. Он был полон чудовищной силы тьмой, одно его присутствие заставило меня упасть на колени. А Шавада даже не понял, что я рядом.

Император Акрадий стоял неизмеримо выше Шавады. Если счесть, будто я муравей, а Шавада человек, то Акрадий тогда – гора. Его необъятный разум обрушился на меня, и лишь благодаря Мороку я удержался на ногах. А вокруг бушевал ураган, завывал вихрь из десятков тысяч душ. Я увидел мир теней, стоящий за нашим миром, но Морок поднялся мне на помощь, и вихрь душ сделался просто ветром.

Гора заметила меня, заглянула внутрь – зловещая, жуткая, столь безграничная, что я почувствовал тяжесть и тьму океанских глубин. Пусть я и муравей, но Акрадий распознал мое присутствие. Нас разделяли сотни миль изменчивых отравленных равнин, засыпанных песком и щебнем, но Акрадий почуял меня, увидел во мне врага, с которым стоит сразиться.

– У тебя сердце моего брата, – сообщил император Глубины, но не словами, а коснувшись сознания.

Словно из-за сотен миль в мою душу прилетали каменные глыбы. Но я ощутил некий раздор. Акрадий не был единым существом. Нечто небольшое, но цепкое и ядовитое, впилось в него, расползалось плесенью, проникало внутрь, поглощало. Акрадий, превзошедший иных Глубинных королей, привязал себя к малой части Спящего, и та стремилась к спрятанному в железном ящике сердцу сородича.

– Это моя земля. Ты понял, с кем теперь имеешь дело? – спросил я.

Меня окутало тьмой, по истерзанной пустыне пронесся рык. Но страх не пришел – я находился в материнских объятиях.

– Извращенное чудовище, – прошептал Акрадий. – Голос того, что не нуждается в голосе, ключ его слабости, раб расколотого неба.

– Значит, понимаешь: я должен остановить тебя.

– Знаю, ты попытаешься, смертное орудие великих. Но эти предатели жестоко враждуют между собой. Они грызутся за обрывки силы и власти, чтобы успеть растащить их до моего прихода. Бесполезно. В конце концов, все склонятся перед моей мощью и волей.

– Вели ему заткнуться, – добродушно посоветовала Ненн.

– Я остановил тебя тогда, остановлю и теперь, – пообещал я и впустил в себя поток силы Морока.

Пусть Акрадий поглядит, кем я стал. Морок разъярился от чужого присутствия, хлынул в мой разум и вышиб императора. Воющий ураган стих, удалился в мир теней. Вот так просто. Лишь во рту остался резкий металлический привкус.

– Рихальт! – крикнула Амайра, потрясла меня за плечо.

Когда она подошла? По губам текло горячее. Я вынул платок, смахнул сочащуюся из носа кровь и сказал:

– Все нормально.

Амайра обтерла мне лицо. Мраморные стражники с неприятным вниманием следили за ее движениями, вернее, за окровавленным платком, который Амайра сунула в карман.

– На тебя так подействовал Морок? – осведомилась она.

Я посмотрел на чудесные огни, озаряющие горизонт, и улыбнулся:

– Он на меня не действует. Здесь мой дом.

Поблизости от Границы навигация была делом простым. Я прижимал ладонь к земле, улавливал, что изменилось, и брал нужное направление. Даже странно, что никто больше делать этого не умел.

Обычный способ ночевки в Мороке – по трое, когда два человека спят, спина к спине, а третий караулит. Оснащавшие фургоны плотники знали свое дело. Парусина, натянутая на деревянный каркас, была толщиной в палец. Если полезет хищник, то пробьется не сразу и нашумит. И джиллинги эту ткань не прогрызут, хотя мы вряд ли увидим джиллингов. Не так давно они попадались в Мороке чаще других тварей, но год от года их становилось меньше, а сейчас поблизости не чувствовалось ни одного.

Я сидел возле фургона, который делил с Дантри, Малдоном и тремя боевыми спиннерами. Просто сидел и глядел на дрожащее небо, неторопливо посасывал сигары и позволял чудесам Морока неслышно втекать в мою душу и тело. Я был дома. Мучительный кашель пропал, дышалось легко. Ушло и ощущение умирания.

Солдаты выстроили из фургонов защитное кольцо. Никто не пел, не балагурил, даже не разговаривал. Первый день в Мороке всегда тяжелый, но люди понимали: дальше будет еще хуже. Мраморная стража охраняла лагерь, ходила по его периметру. Белокожие чудовища не нуждались во сне.

Напротив меня сидели Ненн, Венцер и Бетч – тени моей вины, кошмары совести. Конечно, я понимал, что они призраки, но временами это казалось не слишком важным. Люди и люди. Правда, сегодня они все больше помалкивали.

Ненн, моя красотка, храбрая и жадная до крови. Она жила ярче, чем другие, убивала быстрее, любила крепче. Не всегда поступала правильно, но это только делало ее ближе к нам. Именно ей, верной и храброй, я бы запросто доверил свою жизнь. А ведь она от меня навидалась всякого. Даже нос я ей отрубил. Мы тогда в Мороке наткнулись на группку костлявых, началась потасовка – свалка, теснота. Я замахнулся мечом, а Ненн повернулась, и самый кончик носа ей срезало как бритвой. Такое дерьмо часто случается в заварушках. Может, Ненн догадалась, что это был мой меч, а может и нет. Мы подлатали ее, вернулись на Границу, и Ненн потом никогда не вспоминала случившееся. Да и я, как последний трус, тоже.

Во времена моего появления на Границе маршал Венцер, Железный козел, был уже стариком, но он сразу проникся симпатией ко мне. Вероятно, я напоминал ему о юности или впечатлил напористостью. Дерзил я маршалу постоянно, но очень уважал его, и, наверное, это чувствовалось. Он стал для меня кем-то вроде наставника, хотя я не всегда следовал его советам. Венцер охотно учил, и я учился, тоже, честно говоря, не всегда. Маршал покончил с собой, когда потерял надежду. Видимо, не мог иначе. Но я сильно жалел о том, что не успел его спасти.