Например, помню, мы просили деньги у министра природных ресурсов. Их никто не собирался украсть — это были деньги не для нас, это были деньги для области. А министр природных ресурсов говорит Белых: «Знаешь, там у вас моего человека обидели с лесом, помогите ему, пожалуйста». И Белых говорит мне: «Помоги ему, пожалуйста». Это означает, что я должен придумать какую-то странную схему, по которой человеку министра нужно дать больше леса, а взамен министр тогда даст государственных денег на Кировскую область. Я сказал, что не буду этим заниматься.

Потом я увидел, что так решается любой вопрос. Каждый раз, когда ты хочешь сделать что-то хорошее, ты должен (может, и не для себя, а для кого-то ещё) сделать что-то нечестное. И довольно быстро оказывается, что ты с утра до вечера занимаешься коррупцией, плохими вещами, вроде как во благо всех людей. Но раз ты всё равно занимаешься коррупцией для кого-то другого — наверное, можно немножко и для себя. Система очень быстро тебя поглощает.

Во время одного из первых совещаний я получил огромную кипу папок — в каждой были документы об отдельном регионообразующем предприятии. Мне надо было все их изучить и оценить эффективность.

На одной из папок было написано: «Кировлес». Через несколько лет это название будет известно всей стране — эту компанию используют, чтобы возбудить против меня уголовное дело и показательно меня осудить.

«Кировлес» был госпредприятием, которое занималось лесозаготовкой. Там работало четыре тысячи человек, и его положение было катастрофическим: чудовищные долги, постоянные задержки зарплат. Поначалу я поверил, что это связано с низкими продажами, и предлагал или централизовать сбыт, или и вовсе открыть в Кировской области лесную биржу. Но чем больше я погружался в отчётность, тем яснее видел, что настоящая проблема — в ужасающем управлении. Директор «Кировлеса» Вячеслав Опалев был обыкновенным жуликом, который стремился просто нажиться на предприятии. В какой бы район ни приехал Белых, бизнесмены начинали ему жаловаться на «Кировлес». В итоге я добился, чтобы Опалева уволили и провели полный аудит предприятия силами одной из компаний «большой четвёрки», а чтобы ни у кого не было сомнений в достоверности аудита, компанию выбрали по конкурсу.

Я уже и думать об этом забыл, когда спустя несколько месяцев вдруг узнал, что Опалева незаметно в должности восстановили, а аудит отменили, проигнорировав решения, принятые на всех уровнях кировской власти.

Это произвело на меня большое впечатление, и я окончательно понял, что оттуда нужно уезжать. Я подал заявку в Йельский университет на программу Yale World Fellows.

Никита Белых остался в Кирове. Он окончательно освоился в должности, стал типичным российским губернатором и говорил, что очень полезен на своём месте. Если ты российский чиновник, ты вынужден подчиняться любым приказам, даже незаконным, и с каждым годом тебе это кажется всё более естественным. Когда против меня возбудили «дело „Кировлеса“», Белых, прекрасно знавший, что оно сфабриковано, просто промолчал. В том числе и поэтому дело дошло до суда.

Однако суть путинской власти в том, что правила могут поменяться и в любой момент обернуться против тебя. Семь лет спустя я был с семьёй в отпуске в Карелии. Включил телевизор и обомлел: в новостях показывали, как Никиту Белых задерживают в московском ресторане при получении взятки. Ему дали восемь лет строгого режима, и сейчас, когда я это пишу, он по-прежнему находится в тюрьме.

Поступить на программу в Йель было непросто. На пятнадцать мест претендовала примерно тысяча человек. Однако мне повезло: после нескольких этапов отбора меня взяли.

Для меня это было важно. Во-первых, к тому моменту я начал понимать, что мне не хватает знаний. Российские жулики воровали в России, а тратили наворованное на Западе. Чтобы преследовать их за границей, мне нужно было понять, как использовать законодательство США и Европы в борьбе с отмыванием денег. Во-вторых, мне было интересно посмотреть мир. Как всё работает в Америке? Как устроена система образования? После года в далёкой Кировской области хотелось новых впечатлений.

Идея программы Yale World Fellows в том, что каждый год Йельский университет отбирает пятнадцать человек со всего земного шара и предоставляет им все возможности для обучения. Например, я интересовался корпоративным управлением и правом и мог выбрать любой курс на юридическом факультете. Если этого мне было мало, то и курс на любом другом факультете. Кроме того, я мог написать любому профессору и встретиться с ним — все были готовы мне помочь. Отдельным бонусом было и то, что не существовало никаких экзаменов и тестов. А ещё в Йель можно было поехать всей семьёй: университет платил участникам программы приличную стипендию и предоставлял жильё.

Я провёл в Америке полгода, и это было прекрасное время. Единственное, что меня немного беспокоило, — повышенное дружелюбие американцев. Отвечая по сто раз в день на вопросы вроде «Как ваши дела?», «Как провели выходные?», мне, угрюмому русскому, приходилось так много улыбаться, что по вечерам у меня болели щёки. Но если говорить серьёзно (как и полагается угрюмому русскому), то всё время моей учёбы в Йеле меня окружали необыкновенно умные люди, и я гордился тем, что нахожусь рядом с ними. Такие мысли сопровождали меня там постоянно: что все вокруг умнее меня и как мне повезло. Это было очень круто.

В России я занимался борьбой с коррупцией в госкорпорациях. И вдруг я сижу рядом с женщиной из Южной Африки, которая борется со СПИДом и ВИЧ. Её зовут Темби Ксулу. Она так интересно рассказывает о своей работе, что ты понимаешь: это, может быть, важнее того, что делаешь ты.

А ещё был парень, руководитель молодёжной мусульманской организации из Индонезии. Однажды я спросил у него: «Сколько членов у вас в организации?» Я ожидал ответа типа: «Двести человек». А он ответил: «Ну, у нас не самая большая молодёжная организация — около двенадцати миллионов».

Участник программы из Туниса всё время жаловался мне, что быть оппозицией в Тунисе ужасно сложно. У вас в России, — говорил он, — есть и ютуб, и фейсбук, и твиттер, а у нас в Тунисе всё заблокировано. Работать из Франции было для него единственной возможностью продолжать свою политическую деятельность.

Мы говорили об этом в последние дни 2010 года, а в течение месяца наступила «арабская весна», и диктаторский режим в Тунисе пал. Да, это был опыт тунисского народа, но мне было очень важно и полезно узнать о нём.

Однако я не только слушал чужие истории — я продолжал заниматься своей антикоррупционной работой. В те месяцы я опубликовал своё следующее большое расследование