акционеров. Здание было похоже на советский Дом культуры. Зал, как обычно, помпезный, на сцене сидят седые строгие мужчины. Обстановка ужасно напоминает заседание КПСС. Встаёт один из руководителей, миллиардер, и говорит: «Вручаем награду Владимиру Леонидовичу». Встаёт Владимир Богданов, гендиректор и тоже миллиардер, принимает награду и начинает зачитывать свой отчёт: «Мы добываем так много нефти, у нас такая огромная прибыль». Встаёт наконец ведущий этого мероприятия и спрашивает: «Есть ли вопросы?» Тишина. «Кто-нибудь хочет что-нибудь сказать?» Тишина. В зале сидит триста пятьдесят акционеров, но все молчат.

И тут я поднимаю руку и говорю: «Я хочу сказать». У парня-ведущего было такое выражение лица, как будто в зале приземлилась летающая тарелка и из неё вышли зелёные человечки. За всё время работы он явно никогда не сталкивался с тем, что кто-то хочет что-то сказать. «Хорошо, — говорит он наконец, — пожалуйста, пройдите сюда».

Я выхожу на сцену и говорю: «Есть такая нефтетрейдинговая компания, называется „Гунвор“. Ей владеет ближайший друг Путина — Геннадий Тимченко, и вы продаёте свою нефть через неё. Почему вы её выбрали? Был ли конкурс? Если был, то скажите, какие ещё компании в нём участвовали. Какие объёмы нефти вы отгружаете „Гунвору“ и на каких условиях? Я требую объяснений, потому что сейчас всё выглядит так, что прибыль просто оседает на счетах „Гунвора“, а акционеры из-за этого недополучают дивиденды».

Судя по лицам сидящих на сцене, зелёные человечки не просто высадились, а принялись палить из бластеров, одновременно танцуя чечётку. В их глазах читалось: «Откуда он взялся? Его послал Кремль? ФСБ? Как он посмел приехать к нам в Сургут и в открытую обвинять нас в коррупции?!»

Я не грубил, говорил предельно вежливо, снабжая свою речь юридическими терминами. После вопроса про «Гунвор» я потребовал раскрыть имена владельцев самого «Сургутнефтегаза». Было широко известно, что начиная с 2003 года компания указывала в отчётах исключительно номинальных держателей акций, рисуя какую-то жутко запутанную схему корпоративной собственности, из которой абсолютно никто в мире не смог бы понять, кому принадлежит это гигантское нефтедобывающее предприятие.

Во время моего выступления в зале стояла абсолютная тишина, но я видел, как по мере того, как я говорил, люди начинали оживляться. Во-первых, журналисты. Их работа была ходить на эти невероятно скучные собрания, а тут в кои-то веки что-то происходит и, кажется, становится весело. Во-вторых, акционеры. Сначала они уставились на меня в полнейшем недоумении, пытаясь сообразить, кто я такой, но потом поняли, что я, в общем-то, никто, обычный человек, как они. Просто не боюсь выйти на сцену.

И когда я закончил, зал зааплодировал. Для меня это был незабываемый момент: торжество и ошеломительное понимание, что я действительно борюсь с коррупцией. После этого я стал ездить на все собрания акционеров. Журналистов перед этими собраниями волновал в основном один вопрос: здесь ли Навальный. Всем нравилось наблюдать за битвой Давида и Голиафа. Я приходил, поднимал руку и начинал говорить, а руководство компании сидело с кислыми минами, потому что они ничего не могли со мной сделать. Конечно, они уходили от ответов — не могли же они сказать: «Ты прав, Алексей, мы воруем вместе с Путиным». Они отвечали: «Спасибо, что подняли такую важную проблему, мы разберёмся». Но никто в зале и не ждал, что они скажут что-нибудь дельное. Честные вопросы были намного важнее любых лживых ответов.

В 2009 году я опубликовал у себя в блоге расследование «Как пилят в ВТБ». «Как пилят в…» потом стало моим фирменным заголовком, менял я лишь названия госкорпораций: «Как пилят в „Транснефти“», «Как пилят в РЖД». Потому что коррупция пронизывала их все. Читаешь газету: украли здесь миллиард, украли там миллиард — можно подумать, что это в порядке вещей, и привыкнуть. Но я привыкать не хотел и каждый раз, читая в новостях о том, что кто-то где-то что-то украл, приходил в ярость и пытался что-то с этим сделать.

У меня были акции нескольких крупнейших госбанков, в том числе ВТБ. Его возглавляет один из путинских банкиров, его личный кошелёк — Андрей Костин. В восьмидесятые Костин работал за рубежом по линии МИДа, но это, скорее всего, было лишь прикрытием его службы в КГБ. В девяностые он переквалифицировался в госбанкиры. В двухтысячных он колесил по международным экономическим форумам и рассказывал, что Путин страшно популярен и вообще он «отец нации». Сам Андрей Костин, как и положено людям из ближайшего окружения Путина, был невероятно богат и не скрывал этого, несмотря на то что банком он управлял из рук вон плохо.

В то время в экономическом блоке Путина было принято изображать из себя «эффективных менеджеров» — на практике это, впрочем, ограничивалось тем, что чиновники надевали на себя идеально скроенные костюмы «Бриони», скупали самые дорогие офисы в России и представляли себя этакими Леонардо Ди Каприо из фильма «Волк с Уолл-стрит», только распоряжались они не своими деньгами, а государственными. Под обёрткой «эффективных менеджеров» скрывались всё те же жулики, которым дай хоть малейшую возможность что-то утащить — сразу утащат. А эффективность их заключалась разве что в том, что они могли за минуту придумать пятнадцать разных способов распилить бюджет на каком-нибудь госконтракте, оформить десяток липовых сделок, чтобы всё выглядело прилично, и оперативно припрятать украденное у себя на офшоре.

Несмотря на то что верхушка всех этих госкорпораций полностью коррумпирована, большинство обычных сотрудников на самом деле возмущено этим гораздо больше меня. Благодаря им я и узнал информацию, которая легла в основу моего первого известного антикоррупционного расследования.

В 2007 году в ВТБ занялись лизингом нефтяных буровых установок: закупили их в Китае, чтобы потом сдавать в аренду российским нефтедобытчикам. Стоимость одной китайской буровой установки — десять миллионов долларов. Но «ВТБ Лизинг» покупал их в полтора раза дороже, не напрямую, а через посредника, кипрский офшор. Абсолютно бессмысленная схема на первый взгляд (при чём здесь вообще Кипр и зачем этот посредник?), но выяснилось, что этот офшор контролируется топ-менеджерами ВТБ. То есть разница в цене просто шла им в карман. И таких буровых установок было куплено не пять, не десять, а тридцать штук. Эксперты, с которыми я говорил в то время, делали круглые глаза, услышав о количестве закупленных установок: их просто невозможно было реализовать, никому в российской нефтедобыче не нужно тридцать дорогущих буровых установок в лизинг.

Эта коррупционная сделка должна была остаться в тайне, как и десятки других, но в тот раз всё сложилось иначе. Я не только написал об этой истории, но даже специально съездил на Ямал, где посреди чистого поля нашёл эти бесхозные установки в гигантских контейнерах, заваленные снегом. Летом