в них жить. Гора покрыта вся лесом, но небольшим. Воистину, сия гора от начала мира на то сотворена, чтоб совершить на ней Господу нашему таковое таинство, открыть на ней Свое Божество, и показать славу Свою всему миру. И Давид Пророк в радости и веселии воспевает: «Фавор и Ермон о имени Твоем возрадуетася». Ныне же св. гора Фаворская стоит пуста и необитаема. От подошвы до верха один час ходу, т. е. пять верст. Мы поклонились св. месту, полюбовались на св. гору Фаворскую, поели хлеба и попили воды, и пошли вниз к своим сумкам. Потом отправились в путь, и у самой подошвы Фавора прошли мимо селения Деворы; а ночевать пришли во град Наин, и ночевали вне града на траве; но только всю ночь беспокоили нас арабы.

85. Поутру, воставши, к вечеру пришли во град Самарию, и взошли прямо в христианскую церковь. И дали нам для отдыха гостиницы. Мы ходили на базар, и прохаживались по всему граду. Град велик и прекрасен, и торговля порядочная: вторый град по Иерусалиме; народ пригожоват на лицо, но весьма груб.

Показывали нам сад Навуфеев, за который Пророк Илия обличал Царя Ахава и Царицу Иезавель. В сем граде была столица Царей Израильских; в сем граде был Симон волхв. Град Самария преизобилен водой: почти в каждый дом проведена вода, и поделаны фонтаны. Улицы в граде хотя узкие, но прямые; христиан во граде немного, но церковь прекрасная, и много гостиниц; а христиане — весьма обходительные, хотя и одного рода с прочими жителями, но другого свойства: живут яко овцы посреди волков. Против Самарии, на севере, на горе, есть небольшой монастырь: ныне стоит пуст. Сказывают, что тело Иоанна Предтечи туда принесено из Севастии, и там погребено; но мы туда не ходили.

86. Поутру, воставши, пошли в путь, и два араба, христиане, пошли нас провожать. И привели нас на тот колодезь, — где Иисус Христос беседовал с женой самаряныней. Колодезь есть: но турки почти весь сверху завалили; а воды в нем много, и достать можно малой посудиной; и вокруг него много развалин: должно быть, прежде был монастырь. На запад от колодезя, на горе, был самарянский град Сихарь, откуда жена пришла черпать воду. Ныне град Сихарь разрушен: только видны некоторые развалины, и стоит одна башня; так сказывали нам провожатые наши самаряне. Апостолы ходили покупать хлеба в самую Самарию. Ныне Самария называется Наплуз. Самарийская долина поперек пересекла горы от Иордана до Средиземного моря; долина — богатая: частые по ней селения, много садов и водяных мельниц.

Потом мы пошли в путь, и зашли ночевать в сторону, в христианское село, и спали в церкви: церковь — великая, весьма древняя, но весьма бедная. На другой день, к обеду, пришли в Иерусалим, радуяся и веселяся — что благополучно спутешествовали. А возвратились мы во св. град чрез девять дней, на пятой неделе, в четверток.

На пятой неделе, в субботу, на похвалу Пресвятые Богородицы, было великое торжество в Гефсимании, на гробе Пресвятыя Богородицы. Утреню и Литургию служил сам Патриарх, собором. Весь храм украшен был множеством свечей белого воску. Такое было торжество — что лучше сделать почти невозможно. Но нам сказывали живущие в Иерусалиме русские монахини, что на праздник Успения Божия Матери несравненно более бывает торжество, ибо и тогда бывает великое стечение народа, а наипаче палестинских жителей. Поют Божией Матери погребение, и носят плащаницу — как носят в Великую Субботу. Видел я и плащаницу, которая сохраняется на гефсиманском подворье. Такое же в Гефсимании было торжество и на праздник Благовещения Пресвятыя Богородицы: тоже служил Патриарх, собором.

87. Пришедши из Гефсимании от Литургии, на Благовещение, и пообедавши, пошли за Давидовы врата для прогулки; и случилось там близ врат такое происшествие. Один молодой араб застрелил из ружья молодого христианина, поклонника, родом болгарина, одной вдовицы единородного сына, осьмнадцати летнего. Были две вдовицы — родных братьев жены: у каждой осталось по малолетнему сыну. Матери их вскормили и вырастили, и обучили их золотых дел мастерству, и обручили им невест; но они, как благоразумные юноши, захотели прежде брака сходить во св. град Иерусалим, в девстве своем и в телесной чистоте поклониться живоносному гробу своего Спасителя, Иисуса Христа, и прочим св. местам. Матери от них не отстали, но с ними захотели путешествовать. И не было в Иерусалиме из всех поклонников прекраснее их; все удивлялись красоте лиц их, благоразумию и кротости. Матери смотрели на них и радовались. Были они как родные братья, на одно лицо, и всегда вместе двое. В день Благовещения Пресвятыя Богородицы, как прежде сказано, пошли оба они на прогулку; и как только вышли за Давидовы врата, — выстрелил один араб из ружья, — нарочно ли, или ненарочно, Бог весть, — и убил из двоих единого, хотя и не до смерти; но раненый на другой день помер. О, как много бедная мать вдовица плакала, и горько рыдала о возлюбленном своем сыне, которого воспитала во вдовстве своем! Смотря на нее, горько рыдающую, весьма многие плакали. Мертвый лежал три дня, пока происходило следствие; и она, горькая мать, беспрестанно сидела над ним и плакала, и простила убийцу своего сына. Полагали — что и сама помрет; но осталась жива.

88. Шестую неделю поста мы постились; под субботу Лазареву пошли ночевать в храм к гробу Божию, чтобы там причаститься Св. Таин. Вечером на Голгофе прочитали повечерие; потом мы хотели к причащению читать правило; но у франков началась лития; у них тогда была великая Суббота, и они шли с крестом на Голгофу. Мы захотели подождать — пока они пройдут, и наши православные, русские и греки, стояли на Голгофе, также чтобы посмотреть на их процессию и обряды. Наших было очень мало; греков не более человек пятидесяти и с певчими. Франков же было более пятисот, да у них же было человек пятьдесят воинства. Пришедши на Голгофу, франки прежде на своем месте пели и читали, а потом пришли на наше место — где стоял крест Христов. Наши монахи сняли лампады, которые им мешать могли, отнесли подсвечники, и очистили место; только оставили на престоле одну одежду. Франки за нашим престолом поставили свой крест, и стали говорить, чтобы сняли и одежду с престола. Греки им отвечали: «Этого сделать невозможно: ибо одежда никогда не снимается, и фирман не позволяет; а вы постелите сверху свою пелену». Когда франки усиливались снять пелену, греки же