Если судить по античным скульптурам, бог плодородия был приятной наружности, выглядел упитанным даже в юности и всегда улыбался. Его можно упрекнуть разве что в чрезмерной вспыльчивости, из-за чего вакханки растерзали Орфея. Трагическая смерть Диониса также приписывается дурному глазу Геры, которая, сидя на Олимпе рядом с мужем Зевсом, вовсе не напоминала богиню подземного царства. Греки любили Диониса и организовывали в его честь ежегодные праздники, дионисии. В честь бога виноградарства и виноделия устраивались шествия и ставились представления. Праздники не обходились без диких обрядов. Так, на Крите разрубался бык, и каждый участник ритуала должен был унести домой в зубах окровавленный кусок.

По одной из легенд, в древние времена, вероятно в VII веке, участники мистерий[342], звавшиеся «менадами» или «безумствующими», набрасывались на людей (sparagmos), рвали на части и пожирали (как людоеды). По крайней мере об этом поведал Эсхил[343] в «Вакханках», и не думается, что это было игрой воображения автора, ибо человеческие жертвоприношения отнюдь не смущали греков, и уроженцы Фракии и Фригии, откуда пришел культ Диониса, были способны на подобное зверство. Однако в V или IV веках до н.э. жертвоприношения выходят из моды. И тому была веская причина: ритуальные мистические обряды, выражавшие единение людей с силами природы, не подразумевали покаяния. Не осуждая Зло, мисты прославляли жизнь, утверждая метафизическую связь между мертвыми, живыми и их потомками. Вот почему можно говорить о том, что религия выходила далеко за пределы полиса.

Однако следует заметить, что начиная с античности быстропроходящее «безумство», так называемый «корибантизм»[344] участников дионисийских мистерий озадачивал многих ученых. Геродот и Демосфен высмеивали их. Суета и излишества казались им лишенными здравого смысла. Еще немного, и они усмотрели бы присутствие дьявола. Однако до этого дело не дошло.

Второй тип мистерий назывался по имени города Элевсин, расположенного между Афинами и Мегарой, где проходили организованные в честь Деметры и ее дочери Коры (Персефоны) праздники земледельцев. Согласно мифу, бог подземного царства Плутон похитил Кору. В поисках дочери богиня плодородия Деметра прибыла в Элевсин и приостановила созревание хлебов, что грозило гибелью от голода всему человечеству. Плутону ничего не оставалось, как выдать Кору, родившую от него сына Плутоса, имя которого в переводе с греческого языка означало «богатство», предварительно уговорив жену съесть несколько зерен граната, считавшегося двойным символом рождения и смерти, после чего она не могла больше оставаться на земле. По достигнутому между богами компромиссу зиму она проводила с мужем, а остальное время, когда все на земле цвело и зеленело, с матерью. И умиротворенная Деметра учредила элевсинские мистерии[345].

Мы не можем отождествить Плутона с дьяволом или же с одним из его прообразов, ибо он приносил на землю смерть преходящую, вызывающую обновление природы, но никак не вечный покой. «О, трижды счастливы смертные, кто после участия в этих мистериях отправится к Плутону: только они смогут по-настоящему наслаждаться жизнью; для других все обернется страданием», — писал Софокл по поводу элевсинских мистерий. Иными словами, участие в единении с силами, противодействующими природе, обращает миста в посвященного в таинство и обеспечивает вечную и счастливую жизнь.

Третья мистерия называлась орфической и походила на первые две, ибо Орфей также оказался растерзанным менадами, впрочем, как утверждают некоторые источники, по приказу Диониса. Неожиданная жестокость со стороны добродушного Диониса напоминает поведение Аполлона, но при других обстоятельствах, хотя причиной тому была все та же банальная зависть к тому, что мифический греческий певец упрямо продолжал почитать Аполлона вместо того, чтобы воздать хвалу Дионису. И бог пьянства поручил вакханкам убить Орфея, что дало повод Элиаду, цитируя Диодора Сицилийского[346], заявить об изменении характера дионисийских мистерий. Возможно, он слегка преувеличивал, ибо орфические мистерии напоминали также элевсинские, потому что в них также предпринималось путешествие в подземное царство и поиски среди мертвых Эвридики, скончавшейся от укуса змеи.

На страницах этой книги невозможно рассмотреть все варианты греческих мифов и их взаимные связи. Можно только отметить противопоставление орфики эллинской культуре, а также восточное и явно дохристианское происхождение мистерий: ибо известно, что, отвергая плотские радости, авторы орфических гимнов проповедовали строгий образ жизни и призывали к отказу от мяса и вина. Согласно проповедям посвященных в таинство жрецов, только в этом случае человек обретает спасение и попадает на Елисейские поля[347] — о чем заявлялось впервые, — а также избегает страданий, ожидающих всякого на том свете, если он не откажется от дионисийских удовольствий. Забота о загробной жизни и стремление к спасению души особенно заметны на общем фоне эллинской культуры.

Более того, орфика стала первым греческим философским направлением, содержавшим определение Добра и Зла и первородного греха. Согласно орфическим текстам[348], даже сам факт рождения людей из пепла злых гениев-титанов говорил о заложенном в них изначально зле. А так как титаны еще до того, как их разразил гром, отведали мяса юного Диониса, которого сначала сварили, затем зажарили, то восставшие из их пепла люди несли в себе с самого рождения элементы божественного начала. До появления рода человеческого мир был совершенен. Однако равновесие было нарушено по вине титанов. Отныне каждому человеку самому предстояло найти в себе частичку бога, чтобы заработать прощение и обрести спасение. Перед нами прообраз христианской эсхатологии[349]. Дьявол еще не появился на сцене театра жизни, хотя для него уже подготовлены все декорации. Осталось только подождать начала действа.

Encyclopaedia Universalis справедливо замечает, что «орфика была своего рода религиозным протестом, зародившимся в Греции в VI веке до н.э., против официальной религии греческого города». Не стоит удивляться, что орфика не получила широкого распространения среди греков, если не считать влияния, которое она оказала на Платона (несмотря на сарказм греческого мыслителя в адрес отдельных орфистов), и в особенности на пифагорейцев[350].

Орфика если и была греческим религиозным течением, то в такой незначительной степени, что вплоть до 1962 года, когда были обнаружены тексты, восходящие к концу V века до н.э., считалось, что она возникла гораздо позднее. После находки у ученых не осталось сомнений в том, что орфика была таинством, которое давно и безуспешно пыталось утвердиться в Греции. Названный Диодором Сицилийским «пророком Диониса» и «основателем всех начинаний»[351], Орфей был не только современником Диониса, но и, возможно, предшествовал ему. Можно сколько угодно удивляться, но в Греции рано сформировалось единое