— А разве к тебе не приходили? — я осторожно «перевел стрелки». — Насчет нападения?

— Пока нет, — maman покачала головой.

— Ну, и фиг с ними! — я махнул рукой и шутливо сказал. — Ты это, давай, поправляйся! Нечего тут разлёживаться!

— Завтра скажут, — ответила maman. — Врачи консилиум собирать будут. Сегодня еще два рентгена после обеда сделают. Утром анализы взяли.

Она вдруг погрустнела, обняла меня, положила голову на плечо.

— А отец не захотел придти?

— Мам, — я тоже прижался к ней. — У него своя семья…

— Ладно!

Maman чуть отстранилась от меня, зачем-то погладила меня по плечу, вздохнула.

— Я тебе там пару книг привёз, — сообщил я. — Лежи, отдыхай! А выйдешь, может, в отпуск куда-нибудь рванём?

— Куда? — грустно усмехнулась maman. — У нас в этом году сплошные больничные. Кто меня в отпуск отпустит? Да и денег нет.

— Так, что только обратно к бабке в деревню! — подытожила maman, вставая с лавочки. — Пойдем, сыночек. Проводишь меня до палаты…

В коридоре перед дверью maman вдруг ухватила меня за рукав:

— Тут с детской травматологии, где ты лежал, твой бывший лечащий врач заходил. Помнишь? То ли Сергей Иванович, то ли Сергей Николаевич. Очень просил к нему подняться. Хочет на тебя посмотреть, как ты себя чувствуешь. Сходи, пожалуйста!

Я непроизвольно почесал затылок. Новость была несколько неожиданной. Если Сергея Николаевича интересовало моё здоровье, почему вдруг он спохватился именно сейчас?

На прощанье чмокнул maman в щечку и пошел по лестнице вверх, в детскую хирургию-травматологию. Вот такое у нас размещение отделений в больнице скорой медицинской помощи: травмпункт на первом, рентген на шестом. Лифт не работает.

Шутка. Лифт работал. Но я прошелся пешком. Точнее, бегом. На одном дыхании. Зашел в отделение, прошел к ординаторской, постучал, заглянул в кабинет:

— Здрасьте! А Сергея Николаевича можно увидеть?

В кабинете среди столов, заваленных бумагами, сидела одна худенькая врачиха в громадных в пол-лица очках. Она подняла на меня глаза, махнула рукой, причем так, что у неё выскочила ручка:

— Он у заведующего! Туда идите. Не мешайте работать!

— Спасибо!

Кабинет заведующего, как я помнил, был чуть подальше по коридору за углом первая дверь. Я подошел, стукнул раз и, не дожидаясь ответа, открыл дверь:

— Добрый день! А Сергей Николаевич здесь?

В кабинете за приставным столом друг напротив друга сидели Сергей Николаевич и заведующий Захар Петрович (его имя я прекрасно помнил — еще раз отдельное спасибо товарищу Герису!). Оба взглянули на меня, потом переглянулись между собой.

— Приземляйся! — весело предложил Захар Петрович, показывая рукой в сторону кресла. — Рассказывай, как ты себя чувствуешь? Есть ли какие головокружения? Голова болит? Тошнота? Ходишь как, нормально?

Вывалив на меня всю эту кучу вопросов, касающихся моего здоровья, завотделением, этот добрый старый дядька, замолчал в ожидании ответов.

У меня же сложилось впечатление, что все эти мои ответы насчет моего здоровья ему, в принципе, и не нужны, что всё это так, для затравки беседы, для отвода глаз. Ну, не ощущал я, чтобы его так сильно интересовало моё состояние.

— Всё хорошо, — нейтрально ответил я. — Жив, здоров.

— Это радует, — задумчиво заметил Захар Петрович. — Что всё хорошо…

— Я вас не задерживаю, — он взглянул в сторону Сергея Николаевича. Тот кивнул и вышел.

— Это хорошо, — повторил Захар Петрович. Старичок (а кем же он мне еще казался?) встал, обошел стол, сел в кресло рядом со мной.

Пару, может, дольше, минут мы молчали. Врач то ли не решался заговорить, то ли изучал меня, буквально сверля взглядом. А мне и сказать было нечего. Он меня пригласил к себе, не я его, в конце концов!

Я уж, честно говоря, хотел на него слегка надавить магией Разума, благо Гесер пару конструктов показал-смоделировал — подчинения и правды. Особо магией Разума он со мной не занимался, разве что с основами ознакомил да несколько конструктов продемонстрировал, парочку заставил заучить.

Я изобразил на лице честно-благородно-придурковатый вид, уставившись собеседнику в переносицу. Захар Петрович сдался первым, опустил взгляд и выдал:

— Понимаешь, я догадываюсь, что ты обладаешь определенными способностями. Причем, такими, которые не поддаются научному объяснению. Так, не перебивай, молчи!

Он нервно встал, вытащил из кармана белого халата пачку «Родопи», выбил одну сигарету, сунул в рот, прикурил от спичек. Выпустив клуб дыма в потолок, он повернулся ко мне и продолжил:

— Сначала твоё внезапное выздоровление, когда у тебя фактически не было шансов выжить. Далее: все дети вокруг тебя выздоравливают, причем от таких болезней, которые считаются неизлечимыми. И, наконец, неожиданно резко выздоравливает твоя мать.

Я молчал. Он затушил сигарету в пепельнице, сел напротив:

— Если первые два случая связать непосредственно с тобой было нереально, то вот третий всё расставил по своим местам.

Я пожал плечами, предпочитая отмолчаться. Молчание — оно, как говорится, золото… А тут еще реально запахло тем, о чём мне всё время твердил Гесер.

Не выдержав, Захар Петрович снова заговорил:

— Я не знаю, как ты это делаешь, но ты должен помочь…

Он резко замолчал. Я осторожно ответил, тщательно взвешивая каждое слово:

— Всё это интересно, Захар Петрович. Но я не понимаю, причём здесь я, и что я кому-то должен? Кому я что-то успел задолжать?

— Там в палатах лежат больные дети! — резко ответил Захар Петрович, повышая голос. — Мы тебя вылечили, ты должен нам помочь вылечить их! Дети… Там 7-летняя девочка с лейкемией лежит. Переломы голеней. Состояние вроде бы стабилизировалось, но…

Он замолчал, словно ему не хватало воздуха.

— Она продолжает умирать…

Поначалу я был просто взбешен от логики этого врача: мы тебя вылечили, а ты должен помочь вылечить! То есть, это они меня вылечили. Не я сам. А других вылечить они, как меня, они не могут. Сюр какой-то! Да еще он попытался наорать на меня. На меня ни maman, ни батя никогда голос не повышали!

Но вот после его сообщения о девочке я сразу сдулся. Просто представил её… Совершенно по инерции я попытался что-то возразить. Но перед лицом вдруг так отчетливо встал образ этой самой девочки.

— Захар Петрович, — я попытался привести последний аргумент. — Вы сегодня после работы пойдете домой. Так?

Завотделением, соглашаясь со мной, кивнул головой.

— А я куда пойду? —