Шрифт:
Закладка:
Ленка была одета в короткое летнее светлое платье-сарафан без рукавов, туго перетянутое широким ремнем в талии. Со стороны казалось, что ленкину талию можно легко обхватить двумя ладонями. И это при всех других выдающихся формах… С ума можно сойти! И ребята сходили, дрались до крови за её внимание…
Мать у Ленки работала здесь же, в поселке, директором единственного овощного магазина. Как-то раз я зашел туда… В торговом зале стоял удушливый запах гнилой картошки. Больше туда я никогда не заходил. Вообще-то овощи мы всегда привозили из деревни. Картошку, капусту и морковь складировали в погреб металлического гаража. Лук в мешке хранился дома, на кухне за газовой плитой.
Ленкина мать была дамой прогрессивной, ходила с ног до головы в фирменной джинсе, раскатывала «Жигули-шестерке», причём исключительно за рулём. Отец работал где-то в городе и тоже явно не слесарем.
В общем, деньги и «нужные» связи в семье имелись. Неудивительно, что Ленка тоже ходила в фирменных «райфлах», а на физкультуре красовалась в настоящих, а не московских, «адиках».
— А я с подружками в кино собралась, — сообщила Ленка. — В «Октябрь» На «Легенду о динозавре».
— Молодцы, — отозвался я и добавил чисто из-за того, чтобы что-то сказать. — Везёт вам.
— Тебя давно не было видно, — продолжала она. — А из больницы ты давно выписался. Отдыхать ездил?
— В деревне был, — я улыбнулся. — Бабке с дедом помогал.
Я попытался переключить её внимание:
— А ты классно выглядишь. Загорела, как Бриджит Бардо. Прямо кинозвезда!
Ленка и в самом деле была похожа на эту киноактрису, о чём ей неоднократно говорили. И это ей льстило.
— Да мы с лагеря сегодня приехали, — сообщила она. — Целыми днями на поле. Я замучилась с журналами возиться. Учетчицей была, — пояснила она, заметив мой недоуменный взгляд.
Ну, конечно, Ленка-Жазиль в колхозе могла работать только учётчицей. Кто бы её с мотыгой да без перчаток поставил на свеклу? При маме-то директоре магазина?
Ленка стояла, крутила головой, что-то говорила, я тем временем сложил пальцы в форму пистолета, вытянув указательный, направил в сторону и сказал:
— Бум! Попал!
За ленкиной спиной справа чуть согнулся, ухватившись за пах, мелкий чернявый пацанчик лет десяти, подкравшийся к нам из-за бочки кваса. Он сморщился и короткими приставными шажочками засеменил по улице прочь.
— Сумочку прикрой! — посоветовал я Ленке. Её модная манерная сумочка на плече висела открытой. Внутри торчал уголок голубенького кошелька.
— Ой! — Ленка перехватила сумку, захлопнула, щелкнула застежкой. Потом повернулась в сторону, глядя, как уходит цыганенок:
— Так это он ко мне хотел залезть? Ой, а у меня ж там деньги лежат…
Я усмехнулся. Можно подумать, что другие в кошельки складывают другие вещи! Она повернулась, потянулась ко мне, чмокнула в щеку:
— Спасибо, Антошка!
— Да, ладно, — я отстранился. — Ну, пока, Лен. Мне идти надо…
— У меня к тебе дело! — затараторила она. — Подожди…
— Лен, давай потом, — отмахнулся я. — Сейчас, чесслово, некогда. Хочешь, вечером сегодня? Или завтра? Заходи…
Я, прерывая беседу, махнул ей рукой на прощание и поспешил домой. Иначе от неё не отделаешься. И что это на неё вдруг нашло? Откуда такая прилипчивость? Кажется, она на мой де-марш обиделась… Да, в принципе, там автобус подошел. Ленка поспешила на посадку.
А с этим пацаненком-карманником здорово получилось! Конструкт легкого внезапного расслабления кишечника, и ему уже совсем не до кошельков.
У подъезда, вопреки всем правилам, на лавочке было пусто. Я открыл дверь подъезда, поднялся в квартиру. Однако стоило мне хлопнуть дверью, как тут же зазвенел звонок. А ведь я даже не успел разуться.
На пороге стояла соседка тётя Маша. Внешний вид старушки разительно поменялся с момента нашей прошлой встречи. Морщины на лице не то, чтобы исчезли совсем, но их число точно сократилось. Напрочь пропали старческие пигментные пятна. Кожа стала розоватой, молодой. Стало меньше седины в волосах. Бабуська (как её звали во дворе за глаза) помолодела и помолодела сильно! А ведь прошло всего 12 часов. 12 часов!
— Пришел? Домой-то пустишь?
Я посторонился, пропуская её в квартиру:
— Проходите, тёть Маш!
Соседка прошла на кухню, на секунду прижав меня животом к стене в тесноте прихожей, села за стол. Я скинул кроссовки, сунул ноги в разношенные тапки. Прошел вслед за ней, поставил чайник на плиту, включил газ. Только после этого сел за стол рядом, сообщил:
— К матери ездил в больницу. Поправляется она. Скоро выпишут.
— Я догадываюсь, почему она поправляется, — вздохнув, кивнула в ответ тётя Маша. — Кто б сказал, не поверила ни в жизнь! А тут сама увидела. Я ведь чуть концы не отдала тогда, так сердечко защемило. Как ты это сделал?
Я смолчал, пожав плечами. Распространяться на эту тему я не собирался. Тем более с соседями.
— Да как-то вот получается. Само собой.
Я открыл дверь холодильника, с сожалением посмотрел на полки, на которых остались селедка, яйца да сыр. Тетя Маша, узрев содержимое холодильника, всплеснула руками:
— Да у тебя и поесть-то толком нет ничего! Я сейчас!
Тетя Маша вскочила (вскочила! а раньше ходила, переваливаясь как утка!), выскочила наружу, бросив мне:
— Не закрывай! Сейчас вернусь!
Пока её не было, чайник вскипел. Я заварил чай. К сожалению, оставался только «номерной» — «Чай № 36». Ну, ничего, насыпал его побольше в заварной чайник. Авось покрепче будет.
Тетя Маша притащила маленькую, литра на два кастрюльку.
— Ставь на газ, разогревай!
В кастрюле оказался борщ. Густой, наваристый. Пока я его уминал со сметаной (а тетя Маша не забыла захватить 200-граммовую баночку с собой), соседка цедила чай и рассказывала:
— Тут, пока тебя не было, опять цыганва возле дома крутилась. В основном, всякая шелупонь мелкая. Которая на остановке да в пивной по карманам шарится…
— Вот! — перебил я её. — Сейчас одному пацанчику на остановке весь кайф поломал. Он к моей однокласснице в сумку полез.
— Ага, — продолжила тетя Маша. — Пасут они тебя. Сильно ты ведьме этой насолил. Она всем в таборе заправляет. Боюсь я…
Соседка замолчала.
— Что, тёть Маш?
— Как бы не порезали тебя, Антошка, эти твари, — тётя Маша вздохнула. — Ведь они не успокоятся, пока своего не добьются. С участковым вроде бы вопрос