ты думаешь, почему я сказал тебе не засыпать?

По какой-то причине это заставляет меня улыбнуться в ответ.

– Ты часто забираешься на чужие балконы?

– Только на твой. Обычно я предпочитаю двери.

Я прикусываю губу.

– Подожди. У меня была включена сигнализация.

– Но ты оставила дверь на балкон открытой.

– Точно. – Я была так поглощена дождем, что забыла ее закрыть.

Какая-то часть моего мозга думает, что я должна злиться на Эйдена за то, что он прокрался в мою комнату, но я не зла. Совсем нет. Я не знаю, что бы произошло, если бы у меня случился сильный приступ, когда я была одна.

– Спасибо. – Новые слезы щиплют глаза, и я сглатываю их.

Эйден скидывает обувь и забирается на кровать рядом со мной. Он кажется слишком большим для того, чтобы беспроблемно поместиться на ней.

Я натягиваю простыню до подбородка.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я.

– Ложусь спать, – говорит он как можно небрежнее.

– Ты… ты не можешь здесь спать.

– Разумеется, могу.

– Но…

Слова застревают у меня в горле, когда Эйден прижимается своими губами к моим в мягком, быстром поцелуе.

Он притягивает меня к своей груди, так что моя голова оказывается на его бицепсе. Мои ноздри наполняются его чистым ароматом, и я не могу удержаться, чтобы не вдохнуть его поглубже, как наркоманка.

Сильные руки обнимают меня, когда он шепчет:

– Просто спи, сладкая.

Я никогда не засыпаю после кошмаров, если могу, потому что боюсь, что они продолжатся.

Но в объятиях Эйдена я не чувствую страха или паранойи. Я даже не думаю о тех кошмарах, которые у меня были.

Я чувствую себя… в безопасности.

Я запускаю пальцы под его футболку и прикладываю ухо к его успокаивающему сердцебиению – нормальному сердцебиению.

Я закрываю глаза и падаю в объятия сна.

В безопасности.

Глава 27

Никаких кошмаров.

Это первая мысль, которая приходит в мое сонное сознание, как только я открываю глаза.

Затем я вдыхаю тепло. Так много тепла.

Эйден провел здесь ночь.

В моей постели.

Я смотрю на него. Его подбородок касается моего лба, и легкая щетина щекочет мою кожу.

Одна из его рук обнимает меня за талию, ладонь покоится на середине моей спины. Другая безвольно лежит под моим ухом, потому что я использую его бицепс в качестве подушки.

Его нога сжимает обе мои, как будто он предотвращает мой возможный побег.

Мне приходится запрокинуть голову, чтобы полностью рассмотреть его лицо. Его ресницы кажутся гуще и длиннее, когда глаза закрыты.

Черты его лица безмятежны, как будто он не чувствует тяжести моей головы на своей руке.

Кто бы мог подумать, что кто-то вроде Эйдена будет выглядеть таким умиротворенным, когда спит?

И кто знал, что настанет день, когда я буду спать всю ночь напролет, обнимая его?

Когда он притянул меня к себе, я почувствовала… привязанность.

Нет. Я не должна чувствовать никакой привязанности к Эйдену, когда я все еще не разобралась в нем.

Это тот же самый человек, который душил меня в тот злополучный день и пообещал, что уничтожит меня. Я не могу начать доверять ему, потому что он забрался ко мне на балкон и прогнал кошмары.

…верно?

Чувствуя себя сбитой с толку, я медленно убираю его тяжелую руку со своей талии и подползаю к краю кровати, прихватив по пути свой телефон.

Я встаю и бросаю последний взгляд на массивное тело, распростертое на моей кровати. Мурашки пробегают по пальцам ног и позвоночнику.

Нет, я туда не вернусь.

Я плетусь в ванную и тихо закрываю дверь.

Вздох срывается с моих губ, когда я смотрю на свое лицо в зеркале. Беспорядок – это долбанное преуменьшение века.

Мои глаза, налитые кровью и опухшие, это чудо, что они все еще в состоянии открываться. Пряди моих светлых волос торчат из головы как антенны, а слезы оставили дорожки на моих щеках.

Как Эйден вообще мог смотреть на меня, не говоря уже о том, чтобы обнимать, пока я спала? Это мое лицо, и оно вызывает у меня отвращение.

Я открываю кран и брызгаю водой себе на лицо. Странно. У меня нет желания вытирать руки дочиста. Обычно это первое, что я делаю после кошмаров.

Почистив зубы и собрав волосы в неряшливый пучок, я поворачиваюсь, чтобы выйти из ванной.

На столешнице жужжит мой телефон.

Поскольку сейчас почти семь утра, мне не нужно гадать, кто мог написать мне в такую рань.

Тетя Б.: Доброе утро, милая. Сегодня выходные, так что выспись, ладно? Мы все еще заняты, так что, возможно, вернемся поздно вечером. Я буду проверять контейнеры, так что не пропускай приемы пищи.

Я смотрю на ее сообщение и обдумываю, что ответить.

Я не хочу отвечать прямо сейчас. Сегодня суббота, так что я притворюсь, что сплю, как она мне посоветовала.

Ты задумывалась о том, что, возможно, ты живешь их жизнью, а не своей?

Я бы хотела, чтобы Ким никогда не произносила этих слов, потому что я не могу перестать прокручивать их в голове.

Вчерашний кошмар напомнил мне о том, что я всегда откладывала на потом.

Например, о реакции тети и дяди на мои кошмары.

Зачем тете Блэр задавать вопросы? Почему дядя Джексон выгнал ее?

Как будто они знают больше, чем рассказывают.

Мои кошмары не являются обычными, и они всегда следуют одному и тому же шаблону. Я в подвале. В воде. В темноте.

Они были такими с тех пор, как мне исполнилось семь.

После смерти моих родителей.

Я хватаюсь за столешницу, когда мурашки страха пробегают по моему позвоночнику.

На протяжении десяти лет я всегда думала, что прошлое должно оставаться там, где ему и место.

Тетя и дядя предложили мне новую жизнь, и единственный способ принять ее – это стереть всю жизнь, которая у меня была до.

Но игнорирование прошлого не означает, что оно исчезнет.

Дрожащими пальцами я открываю Гугл и набираю текст.

Пожар в Бирмингеме десять лет назад.

Первые статьи, которые выходят, посвящены грандиозному пожару, произошедшему на медеплавильном заводе.

Пятьдесят человек скончались на месте, двадцать – в больнице, а через несколько недель за ними последовала дюжина других.

Это был масштабный пожар, который потряс страну и правительство. Причиной было признано неосторожное курение, и дело было закрыто слишком быстро.

Я проваливаюсь в кроличью нору и изучаю все статьи, комментарии и даже интервью. Несколько рабочих сказали, что Реджи, обвиняемый в курении на объекте, никогда не курил внутри. Не