и трав летом, описания праздничных обычаев и санных поездов, ездивших по округе. В памяти у меня остались поговорки дедушки и то, как мой папа обожал детей. Когда он шел по деревне, его всегда сопровождала стайка ребят. Я помню мелодии украинских думок, протяжных, тоскливых и настолько прекрасных, что их мотивы до сих пор меня трогают.

Идиллию прекратила трагедия, которую мы пережили в Лип-никах в ночь с 25 на 26 марта 1943 года. Тогда одичавшая орда украинских резунов, среди которых были знакомые и соседи липни-чан, вооруженные кольями, секирами, вилами, косами, цепями, огнестрельным оружием и всем, чем можно не только убить, но и причинить как можно больше страданий, окружило спокойно спавшую деревню. Они подожгли постройки и начали резню. Убивали жестоко, не глядя на пол и возраст, грабили имущество. В эту памятную кошмарную ночь погибло 182 жителя моих Липников. Самому младшему из них еще не было года, а самому старшему было 90 лет. Погиб мой дедушка Сильвестр, которого несколько раз ударили штыком. Он до конца верил в нашу безопасность. «Что же плохого могут сделать нам братья-украинцы?» — говаривал он, когда ему шептали, что приближается недоброе. Жители Липни-ков понимали, что опасность возрастает месяц от месяца. Убийства поляков в соседних деревнях, сначала единичные, случались все чаще. Однако поляки не предвидели массовой ненависти, ведь этому мешало царившее всюду согласие, почти братство, а нередко и польско-украинские семейные узы. Спонтанно создававшиеся группы самообороны пробовали отследить действия бандеровцев, но не могли узнать времени и места планировавшегося нападения. Из рассказов мамы и старших сестер и братьев я знаю, что в ту ночь ударил сильный мороз и ярко светил месяц. Из-за нараставшего беспокойства отец решил, что вся семья должна спать в одежде. У каждого ребенка был сверток, содержавший все необходимое, а у мамы был свой — его содержимым был я, полуторагодовалый карапуз. Это состояние готовности держало нас в напряжении уже с начала марта. Мама, измученная почти 20-дневным напряжением и зачарованная прекрасной лунной ночью («в такую ночь ничего плохого случиться не может»), решила, что все должны хорошо выспаться. Вечером, когда все привели себя в порядок, она переодела детей в льняные рубашки и уложила спать самых младших. Бодрствовали Владислав, Алина и папа, который был в отряде самообороны. Трагедия началась за несколько минут до полуночи. Мы услышали нарастающий грохот повозок, песни и вой незваных гостей. Внезапно наступила минута тишины, после чего раздались пулеметные очереди. Зажигательные пули сделали свое дело: ночь обернулась днем. Вой бандитов нарастал. В дом ворвался отец с винтовкой в руке. Он крикнул: «Бегите!» — после чего растворился в темноте. Мама наспех одела младших детей, сунула им в руки приготовленные свертки и вывела ребят из уже горящего дома. Увидев это ужасное зрелище и воцарившийся всюду хаос, услышав стоны жертв, мычание горевшего заживо скота, вопли резунов, мама, парализованная страхом, тем не менее, не потеряла инстинкта сохранения детей. Она звала их к себе, когда ей преградили дорогу четверо выродков — «солдат» УПА. Издевательски улыбаясь, они закричали: «Стой, ты, польская морда! Ты не тикай, мы тебя все равно зарежем!» Призрак жесткой смерти, которую она минуту назад уже видела, словно бы придал маме сил. Она сумела отбежать от преследователей. Те же, не желая бросать начатое, принялись стрелять в одинокую женщину с ребенком на руках. Один из них догнал ее и приставил винтовку к голове. Выстрел был точный. Пуля задела висок и разорвала ухо. Ошеломленная выстрелом и залитая кровью, мама, потеряв сознание, упала и замерла. Преследователи, уверенные в своем успехе, вернулись в деревню, чтобы продолжить свою бандитскую расправу. Кровь и шок, вызванные выстрелом, привели к тому, что мама была не в состоянии действовать рационально. Она просто побежала вперед. Бежала очень долго, а когда к ней вернулась способность логически мыслить, она поняла, что стоит босая, в легком платье, среди знакомых украинок у околицы соседней деревни Бялка в 6 км от Липников. Женщины причитали над ее судьбой. Кто-то подал ей кожух, чтобы отогреть замерзшую, кто-то вытер с ее лица кровь, чья-то рука дала кусок хлеба. Эти проявления человечности объяснили маме весь ужас ситуации: «Где мой ребенок?» — крикнула она срывающимся голосом. «Там остался.» — показали ей рукой на кровавое зарево. Она бросилась туда, но благоразумные украинки силой удержали ее: «Там верная смерть», — говорили они в один голос.

В это время мой отец вместе с другими членами отряда самообороны пробовал отбить атаки одичавших резунов. Им удалось прорвать кольцо окружения и через образовавшийся прорыв вывести из деревни обезумевших от страха и боли, потерявших родных женщин и детей. Единственно возможный путь эвакуации шел в направлении поселения Зурно и проходил по дну глубокого, но узкого оросительного канала. По нему можно было передвигаться только гуськом, что значительно замедляло бегство. Ошарашенные беженцы натыкались друг на друга. Поднялся страшный переполох, возник затор. Нападавшие догнали поляков и с воплями и проклятиями начали очередную резню. Они методично кидали вниз гранаты и расстреливали собравшуюся толпу. Тот, кто пытался выскочить изо рва, сразу же падал обратно с раскроенной секирой головой. Пали десятки беженцев. Погибла пани Багиньская. Падая, она сумела заслонить собой сына, который был ранен той же самой пулей. Там же Эвелина Гайдамович, спасая раненого сына, получила ранение в оба глаза, и зарева пожаров были последним, что она видела. После «успешной операции» резунов канал был заполнен принявшими мученическую смерть поляками.

С рассветом самые смелые мужчины из соседних деревень поспешили в Липники. Уже издалека был виден масштаб трагедии: догорающие хозяйства, бродящий искалеченный или обожженный скот. Чем ближе, тем яснее были видны хаос разрушения и картины, которые трудно было описать. Лишь немногие жертвы пали под пулями. Некоторые лежали без голов, без конечностей, пропоротые вилами, забитые кольями. Детей находили в колодцах, нанизанных на колья плетней или разорванными. Среди тех, кто искал родных, шли мой отец и брат Владислав. Родного дома не было, только горячее пепелище. Недалеко от плетня, на замерзшем поле, отец вдруг заметил знакомое одеяло в клетку, в нем неподвижного сына Ми-река, а вокруг на снегу много крови. Папа был уверен, что я умер. Я был бледный, но когда он потряс меня, я открыл глаза и сказал: «папа, си», — что означало огонь, и «бух» — то есть то, чего и так было много, и переводить не надо.

Польская деревня Липники, как и