– Вот и прекрасно! – засмеялся Ги, скрывая внутренне волнение. – Только, чур, синьоры капитаны, о сегодняшнем совете никому ни единого слова. Поняли?..

Все молча закивали головами, отдавая себе отчет в том, что стали невольными хранителями очень важной тайны, способной предрешить исход кампании и войны.

ГЛАВА XVI.   Война на пороге!

Тальякоццо. Начало августа 1268г.

Ги де Леви, предлагая свой план ведения кампании, как в воду глядел – не прошло и двух месяцев с начала рейдов легкой кавалерии, как в некоторых городах северной Италии стали вспыхивать восстания, замки и селения взбунтовались против чрезмерно жестокой тирании Конрадина и его гибеллинов. Даже Рим, встретивший его поначалу цветами и овациями, сопровождавшимися, естественно, грабежами, убийствами гвельфов и пожарами, восстал и попытался вернуть себе призрачные титулы коммуны и свободного города. Анархия и мятежи словно были в крови у итальянцев – они (никто до сих пор не может этого понять) с легкостью чуткого флюгера меняли свои пристрастия и настроения, примыкая то к одному, то к другому лагерю.

Конрадину пришлось несладко. Он распылял свои войска, бросая их от одного восставшего города к другому, но пламя разгоралось, и множились восстания, словно головы у легендарной Лернейской гидры. Даже прибытие большой армии германцев, перешедшей через перевал Бреннер и которой командовал молодой герцог Фридрих Австрийский, мечтавший погреть руки на чужом горе и поживиться за счет врагов (каких – ему было абсолютно наплевать!), не смогло склонить чашу весов на сторону Конрадина.

Шарль де Анжу, пользуясь зимними и весенними месяцами, смог-таки сколотить более или менее приличную армию и, быстрым маршем приближался к северным границам своего королевства. Правда численность ее в сравнении с армией Конрадина была довольно-таки смешной – что-то около шести тысяч человек, из которых только треть была пехотинцами, а остальные две трети – рыцарями.

Кстати, план Гоше де Белло сработал! Арагон, косвенно заинтересованный в смерти юного Конрадина и ослаблении Шарля де Анжу, прислал на судах почти тысячу своих рыцарей, якобы согласившись на предложение короля по участию в крестовом походе его старшего брата Людовика.

Король Хайме – старый лис – все прекрасно рассчитал и продумал. Ему, прежде всего, были нужны практические знания и подробные карты местности, на которую он имел тайное желание покуситься, если, конечно, Господь позволит и обстоятельства сложатся. Ну да об этом не сейчас, да и не в этой книге.

Ги, когда узнал о такой прыти его друга и короля Неаполя, даже немного испугался, ведь Шарль мог запросто раскрыть все его карты и разрушить план, который пока, слава Небесам, не давал сбоя. Он отправил нескольких гонцов с письмами, из которых, естественно, мало, что можно было узнать, но на словах, которые выучили, как Отче наш, все посланники, он умолял короля не подходить к Тальякоццо ближе, чем на сорок или пятьдесят лье. Этого расстояния было достаточно, чтобы армия Шарля де Анжу в три или четыре дня смогла подойти к городу.

Шарль удивился, но, зная своего старинного друга де Леви, он прислушался к его мольбам и остановил войска, разместив их огромным и пестрым лагерем между Беневенто и Капуей, заодно перекрыв все северные дороги от возможного обходного маневра армии Конрадина.

Но и у врага, естественно, были свои «глаза и уши». Конрадин забеспокоился и, приказав оставить нас севере лишь треть своих сил вместе с Фридрихом Австрийским, поспешил к Риму, возле которого проторчал почти месяц, утихомиривая народ и давя мятежи.

Его дальний родич Фридрих – заносчивый гордец и полный амбиций молодой человек и, естественно, в силу своего высокого титула и наличия славных предков, мнил себя великим стратегом и полководцем. Его ужасно расстроило и даже разозлило известие о том, что именно ему Конрадин поручил командование тыловой, как он сам выразился, кухней, а не вручил, к примеру, командование правым флангом его основной армии, идущий к славе и победе над «французишками» Шарля де Анжу. Никакие уговоры, клятвы дружбы и обещания богатых земель, даров и даже доли в будущей добыче не смогли уговорить этого настырного и упертого, словно баран, гордеца.

Конрадин плюнул и сдался, перепоручив командование северной армией графу Конраду фон Баден. Но тот оказался еще менее сговорчивым и потребовал усиления его армии, ведь с запада в Тоскану и северную Италию запросто могли вторгнуться из Прованса армии Людовика Французского.

Потеряв еще почти месяц на споры и уговоры, Конрадин снова сдался и почти удвоил его армию, ослабив свой экспедиционный корпус с восемнадцати до тринадцати тысяч человек, но зато почти девять тысяч из них были тяжеловооруженными рыцарями.

Две огромные, громыхающие железом, ощетинившиеся, словно чудовищные гусеницы, армии медленно, но неуклонно приближались друг к другу, словно притягивались магнитом и неспешно выискивали место для кровавого и немыслимого жертвоприношения.

Беатрис была все эти месяцы рядом с принцем, который, словно застыдившись своей прошлой слабости и отсутствия мужества, прилюдно называл ее своей названной невестой, но она была рядом с ним лишь своей телесной оболочкой – мыслями же девушка уже давно находилась возле принца Филиппа. Запутавшаяся в жизни итальянка с головой ушла в свой мир грез и мечтаний и проклинала себя за излишнюю торопливость, стоившую ей нескольких минут позора и долгих месяцев томительных страданий о, возможно, самой невероятной, пламенной и страстной, но к несчастью, упущенной любви. Хотя, конечно, это были лишь ее мечты – никто не мог с уверенностью заявить, что и принц Филипп отозвался бы на ее зов и ответил ей такой же полной чашей, какую она собиралась преподнести ему, вручив себя, свое сердце, тело и жизнь. Но ее абсолютно не интересовало решение Филиппа – она просто влюбилась, влюбилась как кошка, как….

Даже невозможно сравнить ее чувства, настолько они были невероятны, глубоки и красивы, но (и здесь я уверен) каждая женщина хотя бы раз в своей жизни наверняка сталкивалась с подобным и уж точно сможет описать, причем, очень красиво, сочно и красочно, свои ощущения, переживания, томления и ожидания чуда.

Шарль де Анжу выглядел хмуро – последние трое суток он толком и не спал, занимаясь осмотром прибывавших в его лагерь войск, постоянные совещания с командирами и знатными сеньорами, а в те редкие моменты, когда, вроде бы, можно было и поспать часик другой, сон почему-то не шел. Король ворочался на походной постели, сворачивая в трубочку простыни, становящиеся влажными от жара его беспокойного тела и удушливой