– Верно, Нуска. Я – трус, – не переменившись в лице, вдруг тихо ответил Син. Так много было намешано в том взгляде, которым эрд наградил его, что лекарь просто сидел, наблюдая за каждой переменой на непроницаемом лице.

– Раз ты признаёшь это, то… – начал было Нуска, но его перебили. Эрд, схватив его за загривок, поднялся на ноги и, не сводя глаз с лекаря, вынуждая его вытянуться и стоять на носочках, медленно и уверенно проговорил:

– Да, Нуска. Я – трус. И каждое моё действие обусловлено страхом. Каждое моё слово и каждый поступок пропитаны им. Именно сейчас ты прав как никогда. Трус не способен идти вперёд – он вынужден целую вечность отбиваться от теней прошлого и ужаса настоящего. У труса нет будущего – лишь клетка отчаяния, в которую он заточил себя сам.

Напор правителя в этот момент был таким сильным, что ноги Нуски вмиг ослабли. Тёмная энергия бурлила, затмевая рассудок, комната наполнилась тягучим чёрным дымом – лекарь не мог воспротивиться или сказать хоть слово против.

Во второй раз всё его существо оцепенело под взглядом голубых бесчувственных глаз, в которых, вопреки сказанному, не было и тени страха. Этот человек одним движением руки мог прихлопнуть Нуску на месте, но вместо этого выпроводил из палатки под локоть, прогнав прочь. Этот человек, следуя только одному своему желанию, мог смести с лица континента сам Скидан, но вместо этого предпочёл бережно держать его в своих ладонях, укрывая ото всех невзгод.

Нуска не хотел уходить, но сила эрда была такой, что никто не сумел бы противиться ей. Лекарь же и сам не помнил, как добрёл до лагеря арцентов, поздоровался со бдящими и вошёл в свою палатку.

Наверное, только в этот момент пелена спала с его глаз. Нуска опомнился и начал ругать себя на чём мир стоит за слабость, потерянную возможность, недостаток решимости, но… Мягкое дуновение тёмной дэ привлекло всё внимание лекаря. Нуска рванул ко столу и заметил на нём красную испачканную и помятую ленту.

Именно ту, которую раньше носил эрд. Именно ту, которую всучил Нуске в качестве извинения и которую в итоге он бросил Сину в лицо.

Схватив ленту, ещё сильнее сминая её в кулаке, Нуска вновь выскочил из палатки и, налетев на ночного стражника, выпалил:

– Кто… Кто-нибудь входил в палатку в моё отсутствие?!

Опешивший арцент сначала задумался, но затем, медленно кивнув, ответил:

– А, верно. Пока вас не было, офицер Нуска, вас искал тот мальчишка. Ну… который нечистокровный. Что-то там намешано у него, и так странно выглядит… Но он только зашёл проверить, вернулись ли вы, а затем сразу вышел… Мне позвать его?

– Нет. Ни в коем случае. Нет, – отмахнулся Нуска и, потоптавшись ещё на месте, с тяжёлыми мыслями вернулся обратно, в темноту своей палатки.

Может, Нуску некоторое время и донимали мысли о том, где Оанн мог достать этот артефакт, но лекарь до самого погружения в сон, до беспамятства обдумывал, как ему снова встретить Сина. Представлял их встречу и воображал…

«Сколько раз тебя будут прогонять, чтобы ты…»

Нуска повязал памятную ленту на запястье, укрылся с головой набитым соломой одеялом.

Если бы он знал, что ждёт его в этих снах, он бы бодрствовал ещё много месяцев подряд и уверял всех, что бессонница – наилучший путь к тому, чтобы переродиться духом.

Глава 67. Вересковые пустоши

– Они хотят выманить нас на вересковые пустоши. Всё бы ничего, но погода в последние дни…

– Верно, генерал Отэн. Уже который день все низины в тумане. Если днём можно разглядеть хоть что-то… Но каждая битва длится по несколько дней и…

– Да, Вильна. Это война на истощение. Уже несколько раз я слышал, как её называли Бессонной войной. После нескольких недель без отдыха… – Отэн вдруг низко и хрипло рассмеялся, а затем начал разминаться. – Я уверен, что это будет лучшим названием!

– Война войной, генерал, но вересковые пустоши… В ходе Континентальной войны мы понесли здесь наибольшие потери, – сухо отметила Вильна и, озябнув от резкого порыва северного ветра, сложила руки за спиной.

– Я наслышан, но есть ли у нас выбор? – задумчиво проговорил Отэн, вглядываясь в утонувшие в фиолетовом цветении равнины и холмы, которые, чем дальше, тем сильнее, утопали в зыбком тумане. – Высший сурии…

– А Высший сурии и не военный в полном смысле этого слова! – отрезала Вильна, и даже воздух вокруг неё заколыхался жаром, а туман заклубился с новой силой. – Он не знает, когда следует отступить, а когда напасть! Он не умеет жертвовать меньшим, чтобы спасти большее! Он не способен принимать решения, которые…

– Но ведь, главнокомандующая Вильна, позвольте. Все мы следуем за Высшим сурии как раз потому, что он не готов пожертвовать ни нашей жизнью, ни жизнью этого маленького хаванца ради спасения всей армии и всего Скидана. Он хочет выиграть войну и…

– Не понести! Никаких! Потерь! – выкрикнула Вильна в пустоту, а затем в угрожающем оскале развернулась к Отэну. – Так не бывает, генерал! Мы УЖЕ несём потери, хочет того Син или нет, спит ли он ночами или нет, кромсает ли противников направо и налево или нет! Это война! Это место, где одни сурии умирают, а другие готовятся к тому, чтобы умереть, и лишь счастливчикам дозволено вернуться домой и получать почести! Не бывает бескровных войн, не бывает сражений, в которых никто не умер! Иначе кого назначить победившим, а кого проигравшим?! Иначе как одним отстоять свою свободу, а другим с позором отказаться от своих планов?! Кровь должна пролиться и стать ценой за наши жизни и будущее! Иначе всё, чего мы добились так просто, обесценится и вновь отправится прямиком в бездну! Войны должны случаться, чтобы затем не повторяться. Предыдущая победа в Континентальной войне досталась нам слишком просто, и сегодня мы расплачиваемся за это.

Отэн молчал. Он долго вглядывался в лицо Вильны, пытаясь переварить всё ею сказанное. А затем, на удивление, кивнул, устремив задумчивый взгляд на растянувшиеся внизу холмы.

– Вы как никогда мудры, Вильна. Но наш правитель – он идеалист. Он тот, кто не готов расплатиться даже каплей крови своих подданных. Это и стало причиной того, что он – верховный главнокомандующий. И даже сейчас, Вильна, вы не можете пойти против его замыслов. Потому что… верите ему. И