Нам уже никогда не узнать достоверно, каков процент истины во всех этих свидетельствах, распространявшихся с разными, в том числе продиктованными конъюнктурой целями. Но неопровержимо одно: христианство, пусть и в зачаточном состоянии, пробудило живое любопытство и глубинную обеспокоенность. Новая религия пришла, подобно многим другим, с Востока. В годы, о которых мы говорим, она еще не обрела законченных черт, не оформилась полностью, хотя уже обладала совокупностью характеристик, облегчающих ее проникновение и распространение в среде низших классов, рабов и солдат. Нечто подобное, впрочем, произошло и с религией бога Митры — митраизмом, имеющим по целому ряду аспектов сходство с христианством. Вместе с тем христианство параллельно затронуло и высшие страты[10] римского общества, а среди приближенных самого Нерона появились первые приверженцы этой религии.

Вскоре после своего тридцатипятилетия Поппея внезапно умерла. Ходили слухи, что либо она была отравлена мужем, либо сам Нерон в приступе ярости убил ее, нанося ей ужасные удары и жестоко пиная бедную женщину. (Если верить молве, именно это произойдет потом между императором Константином и его супругой.) Какова бы ни была настоящая причина смерти, принцепс распорядился, чтобы похороны были грандиозными: торжественная процессия доставила тело Поппеи на Форум, где Нерон лично возгласил laudatio (хвалебную речь) с той самой трибуны, где Антоний когда-то произнес некролог в честь Цезаря. Ее тело было забальзамировано, и, если верить Плинию, вся Аравия не смогла бы произвести того невероятного количества благовоний и ароматов, которые император хотел бы использовать, чтобы сохранить нетленной красоту Поппеи.

Знаменитый, во многом загадочный и непонятный пожар, который ужаснул весь Рим в 64 году н. э., — одно из ключевых событий не только в истории города, но и в жизни самого Нерона. Именно оно, как мы вскоре убедимся, связывает фигуру императора с зарождающимся движением христиан.

19 июля, между первым и вторым часом после полуночи, запыхавшийся гонец достиг виллы в Анции, где тогда находился Нерон, и сообщил ему, что горит Большой цирк и пламя угрожает императорскому дворцу. Примчавшись в Рим, Нерон видит, что вся территория представляет собой раскаленную жаровню, а часть его собственного жилища обратилась в пепел. Потребовалось шесть дней, чтобы усмирить огонь. В качестве превентивной меры пришлось даже снести здания в округе — этот шаг лишил огонь постоянной подпитки и возможности дальнейшего распространения. Сгорели дома и торговые лавки, храмы и святилища, включая посвященное Весте, где хранились Пенаты — символы домашнего очага и родины, символы всего римского народа, — шедевры греческого искусства и многие «античные творения». Более десяти процентов городской застройки обратилось в пепел, в том числе вся зона Форума к югу от виа Сакра.

Римляне все больше убеждались, что не кто иной, как Нерон, поджег город, и даже авторитетные свидетельства философов продолжали с упорством и настойчивостью поддерживать это мнение. В «Естественной истории» Плиний Старший фиксирует его, точно непреложный факт: «Нерон повелел спалить Рим». Той же линии придерживается и Дион Кассий: «Он захотел осуществить давно вынашиваемый им проект: разрушить еще при жизни весь Рим и империю в придачу». В VI веке моралист Боэций в «Утешении философией» напишет: «Сколько преступлений, сколько бед свершил Нерон, омерзительный монстр, сжегший столицу мира».

Однако наиболее интересующий нас в данный момент автор — это опять же историк Тацит, который в своих «Анналах» оставляет нам такое сообщение:

И вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощреннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами. Христа, от имени которого происходит это название, казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат; подавленное на время, это зловредное суеверие стало вновь прорываться наружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме, куда отовсюду стекается все наиболее гнусное и постыдное и где оно находит приверженцев. Итак, сначала были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежащими к этой секте, а затем по их указаниям и великое множество прочих, изобличенных не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду людскому (XV, 4)[11].

«Мерзости», «ненависть к роду людскому»… эти характеристики великий историк прилагает к христианству и его последователям по причинам, которые он попытался разъяснить в начале указанной главы. Есть мнение, хотя и не доказанное полностью, что среди этих жертв был и Петр, признанный церковью «князем апостолов».

Тацит, описывая в своем труде события полувековой давности, провозглашает: «Мы не знаем, произошло ли бедствие по чистой случайности или же по злому умыслу императора», но ниже добавляет, что пытавшимся противостоять огню угрожали люди, которые метали горящие факелы и кричали, что они выполняют приказ. Светоний еще более недвусмысленно заявляет: Нерон поджег Рим с таким нахальством, что многие сановники, даже поймав с поличным в своих владениях собственных рабов с паклей и светильниками в руках, не посмели помешать им.

Почему же император, пусть и настолько неуравновешенный, как Нерон, запятнал себя преступлением таких масштабов, да к тому же чрезвычайно непопулярным? По мнению Тацита, его подтолкнуло к этому желание основать более совершенный город, чем уже существующий, и дать ему свое имя: Нерополис. Дион Кассий и Светоний разделяют эту гипотезу: в безумии своем, комментируют они, император завидовал Приаму, на долю которого выпало несравненное наслаждение присутствовать при разрушении своего города и царства. Эти хронисты не были прямыми очевидцами события, но убежденно пишут о том, что, в то время как разгорался пожар, император будто бы или «с театральной сцены своего дворца» (Тацит), или «с башни Мецената» (Светоний), или же «с вершины Палатина» (Дион Кассий), облаченный в одежды кифареда[12] и водрузивший на голову лавровый венок, воспевал разорение Трои, сравнивая «несчастья нынешние с тем далеким поражением», от которого и пошла история Рима.

Было это делом его рук или нет, но с тех пор император окончательно погрузился в безумие: он сочинял стихи и распевал их, он хотел, чтобы его запомнили как поэта и оратора, а не как вождя. Наконец, он переехал в новый Золотой дом, основная часть которого была уже завершена. Нерона не беспокоили известия о том, что под руководством Виндекса в Галлии и Гальбы в Испании против него восстали легионы. Подавив уже столько мятежей, разоблачив столько заговоров, действительных или мнимых, он полагал, что сумеет преодолеть и эту напасть.

Однако теперь все было не так. Раздача зерна практически сошла на нет из-за скудости и нерегулярности поставок, а Нерон потерял контакт с реальностью, что всегда является фатальным упущением