Чад кивнул.

– Нам всем нужно будет кое-что обсудить. – Каз помолчал. – Русские не сидят сложа руки.

3

Берлин, 1957

В ризнице русского православного собора было очень холодно. Иеромонах Иларион поменял позу и подтянул воротник рясы выше, к затылку, радуясь, что этим утром позаботился о дополнительной поддевке.

Он сидел на высоком стуле и при слабом зимнем свете, сочащемся через ближний витраж, продолжал кропотливо разбирать неполный армейский список «волчат» – немецких сирот, которых после войны принимали к себе американские солдаты.

Получить ротапринтную копию этого перечня оказалось настолько трудно, что даже терпение иеромонаха едва не истощилось: больше года он блуждал в лабиринтах иностранной армейской бюрократии, превыше всего ставившей секретность. Иларион разослал девять писем по разным адресам – каждое для него старательно переводил молодой чтец, владевший английским, – и дважды встречался с клириком-экуменистом в берлинской миссии США. Дополнительно осложняло затею молчаливое недовольство американцев тем, как их солдаты после войны тысячами усыновляли и удочеряли детей в Германии. Американо-советские отношения в Берлине становились напряженней, и маневрировать было все сложнее.

Наконец список прислали ему по почте. Но когда он с колотящимся сердцем вскрыл конверт американской правительственной службы, то разочаровался, увидев, что личные сведения о приемных семьях вымараны цензурой. Потягивая чай, он медленно проводил пальцем по каждой странице: времени не жалел, вдумчиво анализировал каждое имя, пытался снова взять след, совсем остывший за дюжину лет с 1945 года.

Каждое утро Иларион возносил благодарственные молитвы за обретение новой жизни иеромонаха: было то простое и спокойное существование, способствующее глубоким раздумьям, надежно заслонявшее его от памяти о суровом детстве в военном Берлине и им лично виденных людских злодействах. Однако вина за потерю брата укоренилась. Он подвел покойных родителей, не сумев позаботиться о малыше, и теперь стремился его разыскать, а если тому потребуется помощь, предоставить таковую.

Рудиментарные познания иеромонаха в английском позволяли, по крайней мере, догадываться о значении каждой колонки: имя, пол, возраст, цвет волос и глаз, дата рождения (если известна), дата и место принятия в новую семью. Многие детки были так малы, что о них не приводилось иных сведений, кроме имени, а то и вовсе никаких. К великому счастью, до войны в Берлине русских жило мало: в основном эмигранты, бежавшие от коммунистов, подобные его собственным родителям. Он молча поблагодарил их за то, что дали сыновьям традиционные русские имена. Вероятно, окажется сравнительно несложно отыскать Юрия среди Гансов и Вильгельмов, хотя список не был отсортирован по алфавиту, а впрочем, по датам рождения или принятия в новую семью – тоже. Ему показалось, что данные надергали случайным образом из кучи разрозненных бумаг. Потом отца Илариона посетила другая мысль: разве можно понять, пропущена ли какая-то страница или запись об усыновлении? Он вздохнул и вернулся к работе.

Обнаружив, что рядом с пальцем оказалась строчка, описывающая мальчика по имени Юрий, он почувствовал, как перехватывает дух. Взгляд его недоверчиво заметался по странице. Неужели это тот, кто ему нужен?

Дата рождения неизвестна, возраст мальчика примерно семь лет. Дата усыновления – 1947, но Иларион не был уверен, означает ли это, что в тот год мальчика забрали из Берлина, или только то, что тогда были составлены документы. Брат его родился в 1935-м, значит, это не он: слишком мал. Однако Иларион позволил себе карандашом поставить рядом с записью аккуратный знак вопроса.

Он отыскал еще одного Юрия и снова поставил знак вопроса. Достигнув конца списка, он подытожил: четыре варианта, ни один не кажется идеальным. Потом осознал, что пропустил многих детей, для которых имен не приводилось. Немного разочаровавшись, он взялся за список снова, на сей раз обращая внимание на любого сироту около 1935 года рождения, усыновленного в Берлине. Теперь дело двигалось медленней, но спустя полчаса он снова добрался до конца списка. Быстро перелистав страницы, он насчитал двадцать три кандидата. И слегка покачал головой. Не «кандидата». Ребенка.

Отец Иларион прервался заварить себе еще чаю. Пока грелся чайник, он потянулся, разминая спину, и покрутил бедром, утишая боль в короткой своей ноге. Так он потерял Юрия. Иларион получил тяжелую травму, укладывая кирпичи на стройке, – ремеслу этому его обучил отец. Из госпиталя весточку маленькому брату передать не удалось, а к тому времени, когда Иларион снова добрался до подвального убежища для детей, Юрия уже не было, и вместе с ним исчезли единственная фотография матери и бережно хранимый ею медальон. В хаосе растерзанного войной города найти Юрия так и не удалось. Однако спустя годы, проведенные в поисках среди записей о смерти, он понял, что Юрия могли усыновить, и снова взялся за розыски.

Он поднес руки к чайнику, радуясь исходящему теплу, затем накрыл ими, уже согретыми, больное бедро: стоило ему попасть на холод или погоде перемениться, как кости снова начинали ныть. Чайник засвистел, Иларион вытащил жесткий бисквит из жестянки на полке, залил кипящей водой уже использованный ранее чайный пакетик и вернулся к столу.

Так, теперь вообрази себя детективом. Брат пропал в центре Берлина. Дата рождения – 1935-й, это точно; ему было тогда девять, но Юрий для своего возраста казался мал, и, возможно, власти записали его семилеткой или восьмилеткой. Глаза синие, волосы светло-каштановые: в этом Иларион тоже мог быть уверен.

Ему пришла в голову неожиданная мысль. Американцы могли по-разному записывать незнакомые имена. Не лучше ли проверить заново варианты написания имени Юрий латиницей? Он недовольно поджал губы при мысли о новых трудах, затем печально улыбнулся, когда ей на смену пришла цитата из бездонной сокровищницы его веры: «Пока сердце многих страданий не изведало, то скромности не научится»[2].

Монах снова взялся за перечень, выделяя предпочтительные варианты. Он решил остановиться на двух наилучших: оба Юрия с каштановыми волосами и синими глазами, возраст не менее семи лет и точно не больше одиннадцати. Поднеся к глазам два листка с наилучшими вариантами и внимательно изучив всю доступную информацию, он совершил открытие. Армейский цензор, вычеркивавший сведения о приемных семьях, потрудился недостаточно тщательно. Кое-где черные линии были тонки или неровны, позволяя догадаться о части скрытого текста. Иларион направился к окну, прижал распечатки к стеклу и начал переписывать все, что удавалось разобрать.

Он смог еще кое-что выяснить о приемных родителях, но, чтобы продвинуться дальше, ему потребовались бы помощь англоговорящего человека и географический атлас. Изучив дополнительно семь перспективных вариантов, он добавил новые факты к списку, который составлял сам. Теперь нужно обратиться к чтецу, владеющему английским, чтобы помог написать в Русскую православную церковь в Америке: переслать им