ногами, и из-под ног прыгали в разные стороны отвратительные жабы, шипели

и поднимали головы гадюки и толстые ужи. Но этим, было, не остановить

отважного Беляша. Вдруг, между деревьев промелькнуло существо – с виду, как

человек, на двух ногах, но с хвостом и в шерсти, свалянной в большие клоки, с

головой, как у крысы и с длинными руками, и загнутыми когтями на кривых

пальцах. Потом второе такое же, третье и Беляш услышал сначала тихое, а

потом всё громче и громче клацанье зубов. Вдруг он увидел себя окружённым

страхолюдинами, наполовину волками и крысами, а наполовину человеками.

Беляш быстро понюхал Юлину травку и превратился в Волка, и показал всем

свои волчьи клыки, и зарычал по-волчьи. Но у Волка-Беляша вся голова была

белой, совсем такой белой, как у настоящего Беляша и поэтому, волкодлаки и

вервольфы поняли хитрость, и их круг стал сужаться. Беляш тоже понял, что его

не спасла шкура волка, и что его сейчас разорвут в клочки, и Невиданная

Красота навсегда останется в лапах Чёрного Змеилёныша. Тогда Беляш-волк

быстро понюхал травку, быстро превратился в Беляша, быстро потёр в пальцах

зёрнышко, быстро превратился в могучего Рыцаря с мечом и… клоки шерсти

полетели вокруг, и волкодлаки, а за ними и вервольфы, а вслед и ужи с

гадюками разбежались по лесу. Храбрый рыцарь Беляш, вдохновлённый

победой, шёл дальше, но Чёрный лес не был бы Чёрным лесом, если бы было

всё так просто. Блестящие латы рыцаря тут же привлекли внимание чёрных

альвов и дивов; слетелись и драки, оставляя за собой в воздухе огненные ленты.

Спасения не было. Ни один рыцарь не смог бы справиться с таким полчищем

уродцев и великанов. Рыцарь Беляш превратился в Беляша, превратился в

Волка, снова в Беляша, снова в Рыцаря, снова в Беляша, но эти альвы и дивы

видели превращения и покруче и, корча отвратительные рожи, всё ближе и

ближе подступали к храбрецу.

Первый раз в своей жизни, по-собачьи, заскулила и залаяла Мика, и хотела

броситься на помощь, но Шемль успел схватить её за хвост и не пустил в лес.

Юля видела в зеркальце, как оскалил зубы Беляш-волк, как весь напрягся и

приготовился защищаться Беляш, и как поднял меч Могучий Рыцарь Беляш – но

она поняла, что это конец и в отчаянии взмолилась к самой Ночи.

– Ночь, – попросила фея Юля, – ты – могущественная повелительница звёзд и

Месяца, ты – королева снов и грёз, ты – волшебница, покровительница кошек,

приди, сократи время дня, укрой своей тенью храброго Беляша, помоги ему

спасти Красоту Невиданную.

И Ночь услышала юную фею, и пришла, и опустилась, и, даже, упала так

внезапно, что чёрные альвы, дивы и драки, бросившиеся в этом момент на

Беляша, потеряли его из виду, да и вообще стали, как слепые и, в слепоте своей,

стали бить и колотить друг друга, думая, что бьют и колотят Беляша; и так

продолжалось до тех пор, пока они не перебили все сами себя, до единого.

Беляш, не видя дороги, натыкаясь на деревья, бросился прочь, но Чёрный лес не

был бы Чёрным лесом, если бы было всё так просто.

Вокруг зажглись светляки и замерцали гнилушки… Да ты, небось, и не знаешь,

что такое светляки и гнилушки. Светляки – это жуки такие, маленькие. Живут

они в лесу и, когда всходит Месяц, светятся вовсю голубым светом, и гнилушки

(это сухие дички – яблочки и грушки) тоже светятся, чтоб путника, и так

потерявшего дорогу, совсем сбить с толку.

Впереди Беляш увидел – светится окошко – жёлтым светом. «Конечно же, там

живёт Ведьма, и идти туда не стоит», – подумал Беляш. Но не успел он это

подумать, как костлявая рука схватила его за шиворот и вот: он уже сидит на

лавке, а перед ним такая уродливая Баба-Яга – зубы на полке, сама на лавке,

нога костяная, в голове булавки – такая уродливая, что другим ещё поучиться

надо.

И спрашивает Баба-Яга, куда, мол, откуда: «Дело пытаешь, аль от дела

лытаешь?»

И отвечает ей Беляш, так, мол, и так: «Невиданную Красоту вызволять иду, а ты

мне мешаешь!»

А Ягишна: «Я не мешаю, но только дорогу туда я одна знаю».

А Беляш: «Ну, знаешь и знай, а мне не мешай!»

Вот и поговорили. Но Баба-Яга не была бы Бабой-Ягой, если бы было всё так

просто.

Ух, и хитрая была Бабушка-Яга.

– Ночь на дворе, – сказала Яга, – некуда теперь спешить. Попарься в баньке,

отужинай со мной, выспись, а Утром, оно же мудрёней, чем Вечер, и пойдёшь

своей дорогой, которой не знаешь.

– Хорошо, – сказал Беляш, но, не потому что хотел париться в баньке и ужинать

с Ягиней, а потому что подумал: – может быть узнает он, может, проведает он у

Старухи дорогу к Красоте Невиданной.

Вот стала его Яга веничками в бане охаживать – много их на полке лежало: и

берёзовые, и дубовые, и из ёлки, а один – из железных прутьев был. Схватила

его карга, замахнулась, чтоб жизнь из Беляша выбить, а Беляш изловчился,

перехватил её руку, захватил железный веник и давай злокозненную потчевать.

И так, и так, и сбоку, и сзади, и спереди, и по всем таким местам; и запричитала

непритворно Баба-Яга: Ой-ой, м;лодец, больно-больно, отпусти, я тебе всё

расскажу.

– И дорогу покажешь? – не унимался Беляш.

– И дорогу укажу, – молила Ведьма.

– И как со Змеем справиться скажешь?

– И как со Змеем… скажу.

Отпустил её Беляш, обтёрлись они мохнатыми полотенцами и распаренные

снова уселись на лавки.

– Ну, рассказывай, – сказал Беляш.

– Да куда спешить? Твоё от тебя не уйдёт. Вот: Ужин в печке дожидается.

Ух, и хитрая была Баба-Яга.

– Полезай, – говорит, а сама заслонку открыла, – достань там, – говорит, – в

правом углу Щи – хоть порты полощи, а в левом Блин – да не один.

– Ну что ж, – говорит Беляш, – Блин не клин – брюхо не расколет! – а сам

думает: «Нет уж, лучше хлеб с водою, чем пирог с бедою» – и стал

притворяться, что в печь ему никак не влезть: так повернётся – устье узко для

него, – так – низковато.

– Покажи, – говорит Ягине, – как туда влезть, молодой я – несообразительный.

А Яга смеётся, – приятно ей, что она сообразительнее.

– Так вот и так, учись, молодой! – и в печь.

А Беляш заслонку возьми, да закрой: «Ну что, не озябла там, умница?»

– Открой, хулиган, припекает больно!

– Нет уж, теперь рассказывай.

– Ай, ой, уй! печёт как!