Говорю, специально подкатывая глаза. Должно же сработать! Сегодня мы обязательно прогуляемся вместе и…

— Я всё-таки вызову скорую! — Люба хватается за телефон и начинает тыкать в нём какие-то кнопки.

Шта? У неё кнопочный телефон⁈ Разве такие еще остались у кого-то?

Я настолько офигел от увиденного, что даже не успел сообразить, что она делает.

— Алло. Здравствуйте, я хотела бы вызвать врача. Тут человеку плохо…

Эти слова моментально приводят в чувство. Только врача мне и не хватало! Подскакиваю к девчонке и быстро выхватываю у неё телефон, нажимая на отбой.

— Люба, мне нельзя вызывать скорую! — ляпаю первое, что приходит на ум. Вот прям одним местом чую, что она сейчас спросит «почему?» и пытаюсь лихорадочно сообразить, что буду на это отвечать.

— Почему? — да, это место меня никогда не подводило…

— Понимаешь… — чудесное слово, его можно протянуть так долго и многозначительно, что пока оно длится, мозг словно сачком успевает выловить пролетающую мимо мысль. — Моя мама работает фельдшером на скорой. Если она увидит меня в таком состоянии, её саму придётся откачивать. А я не умею оказывать первую помощь при сердечном приступе.

Да, знаю, чушь какая-то получилась. Но главное — Люба вроде бы прониклась.

— А вдруг у тебя действительно всё серьёзно? Может, сотрясение мозга. Или того хуже — черепно-мозговая травма!

— Нет, что ты! Я же сын доктора, поэтому знаю, что при сотрясении мозга человека тошнит, а у меня такого нет, — помню, что нам рассказывали об этом еще в школе.

— Тошнота может появиться не сразу, а спустя время…

— Вот поэтому я и прошу тебя — проводи меня до дома, чтобы я не упал где-нибудь, если вдруг мне станет плохо.

— Проводить? — будто испугавшись, переспрашивает Люба. — Может, лучше вызвать такси?..

— Ну, если тебе не хочется немного прогуляться… Что ж, давай вызовем машину. Надеюсь, меня не укачает в салоне…

Девчонка окидывает меня обреченным взглядом, но всё же соглашается.

— Хорошо, я провожу тебя до дома. Только давай я хотя бы рану сначала обработаю У меня в сумочке есть антисептик.

5

Нужно срочно придумать что-то, чтобы не дать Любе возможность раскрыть мою тайну. Но я понятия не имею, как это сделать.

— Пойдём, вон туда, — говорит тем временем девушка, указывая на хорошо освещенную скамейку. — Под фонарем будет лучше видно.

Мысль созревает моментально. Точнее я даже не успеваю её прокрутить в голове как следует и понимаю, что где-то недозрелый бочок всё же остаётся, но главное сейчас — выиграть время.

— Нет, под фонарь нельзя! Там могут ведь увидеть… Представь, если кто-то из преподавателей заметит⁉

— И что? — непонимающе смотрит Люба.

— Как что? Разбирательства начнутся… Затаскают меня по следствиям, прокуратурам. А у меня диплом на носу, мне пропускать занятия никак нельзя.

Скептический взгляд медленно сменяется на понимающий, под давлением убедительных аргументов.

— Ну ладно, — со вздохом Люба раскрывает сумочку и начинает выуживать оттуда какие-то предметы.

Конечно же, я волнуюсь… Вся надежда сейчас на то, что в этой темноте она не сможет разглядеть в моей кудрявой шевелюре отсутствие раны на голове.

— Наклонись, — просит довольно мягко, но для меня эти слова звучат, как приговор. — Ничего не видно, — расстроенно произносит над моей макушкой, и от сердца отлегает. — Сейчас я фонариком на телефоне подсвечу…

Это конец… Тушите свет. Вот прям каламбуров в голове только и не хватало!

— Телефон сел, — вдруг снова звучит разочарованный голосок.

Какой же я всё-таки везучий засранец!

Стараясь не подпрыгнуть от радости, и не закричать от восторга, просто сжимаю кулаки.

— Что с тобой? — испуганно наклоняется к моему лицу, и мне приходится быстро прятать торжествующую улыбку. — Тебе больно?

— Да, что-то голова закружилась, — снова вру, понимая, что девушка увидела мою искривленную физиономию и теперь смотрит испуганно. — Наверное, от того, что наклонился.

— Ладно, не наклоняйся, тогда, — растерянно проговаривает Люба. — Может дашь свой телефон?

— Он тоже сел. Вернее, я его забыл дома, — от радости путаюсь в словах. — То есть он сел и я его нарочно оставил, так как смысла брать разряженный телефон не было никакого, — теперь остаётся молиться, чтобы никто не вздумал мне позвонить и, улучив минутку, незаметно выключить звук.

— Жаль… Ну, тогда я только влажными салфетками тебе кровь с лица сотру и пойдём.

С лица — можно. Там красивейшая ссадина. А кровь можно объяснить тем, что с головы натекло.

Довольный тем, что всё идёт по плану, я покорно жду, когда Люба увидит старания Чацкого и охнет от трепетной жалости к бедному Марио. А дальше девчонка сто процентов поплывёт и мне останется только заманить её поглубже в океан моего обаяния.

Отвлекшись на свои мысли в предвкушении быстрой победы, я не заметил, как залип на совершенно обычных действиях девушки.

Вот я вижу, как она достаёт своими тонкими пальчиками упаковку салфеток… Пытается её открыть, а я как в замедленной съёмке слежу за движениями рук. Они словно фарфоровые. Хрупкие и изящные. Она достаёт салфетку, а пальчики словно танцуют сложные балетные па — большой и указательный составляют па-де-де, средний и безымянный задействованы в кордебалете, а миниатюрный мизинчик выдаёт самые настоящие сольные вариации*.

Откуда у меня такие познания в балете? Просто моя мама — никакая не медсестра на скорой, а самая настоящая балерина! И неважно, что она уже давно не танцует — бывших балерин не бывает.

Всё детство я провёл либо в зрительном, либо в репетиционном зале. Знал все байки закулисья и играл в ладушки с примами. И, то ли потому что с детства варился в этом балетном котле, то ли гены мамы сыграли свою роль, но даже повзрослев, я всё равно с удовольствием составляю маме компанию для похода в театр стабильно несколько раз в год. Однако из моих друзей только Чацкий в курсе этой стороны моей жизни. В мужской компании обсуждать балет не принято, поэтому никто не знает, что больше всех, я люблю «Лебединое озеро». Ну, может быть, мама догадывается — ведь я стабильно раз в год прошу у неё контрамарку именно на эту постановку.

Люба начинает водить руками по моей щеке, а у меня