Анна Георгиевна безнадежно махнула рукой, и пока Илья распаковывал инструменты, пошла в дальнюю комнату, где, по всей видимости, и спала младшая дочь. На некоторое время он увлекся работой и почти не обращал внимания на доносящиеся оттуда спорящие голоса, к которым добавилось хныканье годовалой внучки, а затем и раздраженные возгласы старухи. Потом все более-менее улеглось, и Илья, углубившись в собственные мысли, не сразу заметил стоящую в двух шагах от него девушку.

Повернувшись, он вздрогнул, и она отозвалась коротким игривым смехом. Илье бросились в глаза ее длинные рыжеватые волосы, беспорядочно рассыпавшиеся по плечам, и ярко-розовая футболка, больше подходящая для подростка, чем для статной созревшей девушки.

— Доброе утро, — любезно произнес он, не зная, как лучше к ней обратиться.

Но девушка с каким-то непонятным интересом присмотрелась к нему и наконец сказала:

— А ты что, правда финн?

— Ингерманландец, — бесстрастно пояснил Илья. — То есть, я не из Суоми, я питерский финн, коренной. Понимаешь?

— А, чухонец! — усмехнулась девушка. — Тогда понятно, а то я, когда мне мать про тебя сказала, сначала в осадок выпала...

— Почему? Живого финна никогда не видела?

— Скажешь тоже! Я там сто раз была, только смотреть особо не на что. Просто я подумала: дожили, что финны к нам едут обои клеить и плитку класть! Есть же нормальные страны, что ты тут забыл-то?

— Я тут ничего не забыл и никуда не ехал, — терпеливо возразил Илья. — Если на то пошло, это вы как раз «понаехавшие», а мы давным-давно здесь жили. А там... ну, если дальше Лаппеэнранты не бывать, то, конечно, ничего интересного не увидишь.

— Еще чего! Конечно, я не за сыром и колбасой ездила, а в нормальные туры — еще в десять лет была с папой в деревне Санта-Клауса, мы там на оленях катались, северное сияние видели. А какой он мне там потрясный кукольный дом купил! Представляешь, он огромный, снаружи совсем как пряничный, с такой белой крышей, будто политой сахаром, а внутри — все есть, и занавески, и камин как настоящий, и зеркала, и буфет с посудой! Даже картины на стенах!

— Ну вот, а говоришь, смотреть не на что, — поддел ее Илья. Впрочем, девушка, которая, как он давно догадался, и была младшей дочкой хозяйки, Леной, увлеклась воспоминаниями и пропустила это мимо ушей.

— А на восемнадцать лет мать мне подарила поездку в мистический лес, — мечтательно сказала она. — Там еще такие жуткие скульптуры, слушай! На них посмотришь, и кажется, будто попал на какой-то шабаш с оргиями и последующей расчлененкой. Говорят, что скульптор вставлял им настоящие зубы! Вот не помню название, оно какое-то смешное...

— Патcаспуйсто? — сообразил Илья. — Ну, я тоже там был, забавное место.

— Ага, только мне это слово не выговорить. По-моему, просто дурдом, но все равно круто! А когда я универ закончу, папа меня в Париж свозит, он уже обещал. Не все же по Финке-то кататься...

— Финка — это моя мама, а страна называется Финляндия, или Суоми. Или это тебе тоже не выговорить? Как же ты тогда учишься-то?

— А ты дерзкий, — неожиданно усмехнулась Лена. — Люблю таких.

— Я за тебя рад, — сдержанно сказал Илья, думая, как бы повежливее намекнуть молодой хозяйке, что беседу пора сворачивать. Тут он заметил, что девушка едва не наступила босой ногой в россыпь деревянного и известкового крошева на полу, и произнес, чуть повысив голос:

— Осторожно! И вообще, Лена, я, как видишь, немного занят.

Тут в дверях гостиной, к облегчению парня, появилась Анна Георгиевна и устало промолвила:

— Лена, не мешай Илье работать. Твой завтрак давно на столе.

— Ага, — бросила дочь через плечо. — Так тебя, значит, Илья зовут?

— Да, Илья Лахтин, — почему-то уточнил он. — Твое имя я, как видишь, уже знаю.

Девушка широко улыбнулась и сказала:

— Ну, ты можешь называть меня Леночкой, если хочешь...

Тут Илья уже откровенно поморщился, и Анна Георгиевна снова вмешалась:

— Что-то ты совсем разболталась, Лена! Лучше бы училась с таким же энтузиазмом. Иди завтракай, а ты, Илья, тоже попей чаю или кофе. Не дело, что мы тут есть начнем, пока ты трудишься.

Ничего особенного в этом предложении не было: хозяйка часто угощала парня чаем с бутербродами и чем-нибудь сладким в благодарность за усердие. Однако Лену это заметно удивило.

Вскоре к столу пришла и старшая Настя, угрюмая молодая женщина, которая всегда сутулилась, передвигалась шаркающей походкой и больше вздыхала, чем говорила.

— Добрый день, Илья, — сказала она и будто с величайшей неохотой стала наливать себе кофе, не обменявшись больше ни словом с матерью или сестрой. Лена тем временем уплетала мюсли, то и дело бросая на юношу острые взгляды. Илья, впрочем, относился к этому спокойно, так как сознавал, что привлекателен, и женское внимание, которым он не был обделен, никогда не являлось для него мерилом успеха и значимости.

Тем не менее он все-таки мысленно вздохнул с облегчением, когда Анна Георгиевна собрала внука в садик, а Лену в институт, и вернулся к работе. Дома оставались бабка и Настя с младшим ребенком, но Илью никто из них не отвлекал, и дело спорилось. Взглянув на часы, он подумал, что можно и собираться домой, к тому же на улице уже стемнело, но затем все-таки решил подождать хозяйку.

К счастью, Анна Георгиевна вернулась не слишком поздно и, от души поблагодарив его, посетовала, что Лена сразу после занятий понеслась в какой-то клуб.

— Вот зачем ей это? — вздыхала она, не рассчитывая на ответ и даже стесняясь своих жалоб.

Илья с какой-то странной смесью облегчения и досады вышел на морозный воздух и попытался настроиться на мысли о дипломном проекте, но почему-то в голову упорно прокрадывалось что-то постороннее. Ему повезло с ближайшей электричкой, и всю дорогу до Зеленогорска он смотрел в мутное оконное стекло, за которым проносились серо-голубые пятна снега и искорки фонарей, и вспоминал одни и те же слова — «северное сияние».

Уже дома, когда Майя слегка отчитала сына за позднее возвращение и накормила ужином, он сел за компьютер и набрал эти слова