просачивалось солнце. Под крышей с балки на балку перелетали сизари. В воздухе держался вязкий запах масла и эмульсии. В гуле моторов, в треске электросварки, в звоне колокола была будоражащая бодрость. Она мгновенно разогнала мою усталость.

Возле инструментальной меня окликнул мужчина в кожаной шапке.

— Товарищ, вам кого?

— Начальника цеха. Свиридова.

— Я Свиридов.

Я объяснил цель своего прихода.

— Кого же вам дать в герои? — задумался Свиридов. — Рационализаторов в цехе довольно много. Можете взять Лихоступа. Интересный парень. Музыкой увлекается. К сожалению, он сегодня отдыхает. Можете взять Сурина или вон того, кудрявого. Браилов Федор Леонтьевич. Редкий токарь. Подсунь ему чертеж черта — выточит.

Свиридов подвел меня к станку. Широкую спину токаря Браилова плотно облегал комбинезон. Начальник цеха слегка откинул голову, застыл в позе человека, любующегося чем-то на редкость красивым. Сначала я не понял этого любования и даже, грешным делом, подумал, что Свиридов играет, чтобы придать лестную значительность своему подчиненному. Но когда я увидел, с каким изяществом Браилов опускал пальцы на контактор, будто инкрустированный красными и черными кнопками, поворачивал головку с резцами и направлял воздух, с шелестом вырывающийся из шланга, на завитки сине-золотой стружки, то сам застыл восхищенный.

Близилась к концу смена. Браилов снял зеркально-слепящую деталь, начал протирать станок тщательно, неторопливо. В этом, казалось бы, скучном занятии он, видимо, находил особую прелесть. И хотя я не знал еще Браилова, но проникся невольным уважением к нему и за то, что заметил в нем, и за то, что смутно угадывалось и заставляло ждать от беседы чего-то глубоко интересного.

Вскоре мы вместе с Браиловым вышли из цеха.

— Где бы поговорить? В красном уголке, что ли? — спросил я.

— Идемте ко мне. Потолкуем основательно, — ответил Браилов, натягивая на лоб кепку-восьмиклинку. — Изучил — вам, корреспондентам, все вынь да положь: как раньше работал, что нового внес в технологию, какие используешь резцы, на скольких оборотах работаешь.

Сразу же за проходными воротами начиналось шоссе, уставленное по бокам бородавчатыми тополями. Вдоль дощатого тротуара, поблескивающего шляпками гвоздей, скользила фанерная стена диаграмм, цитат, обязательств; между ними красовались портреты, нарисованные пастелью. Первые от проходных ворот был портрет Браилова, на котором он походил на казаха, так как художник сузил к переносью его глаза, увеличил и округлил скулы.

Браилов засмеялся.

— Вот, лукавый забери, нарисовал как… Весь завод подсмеивается надо мной. Кто как: «Здорово, Амангельды». «Что новенького у вас в Кокчетавской области?» «Слыхал, в Алма-Ата профессор есть, по килограмму помидоры вывел. Правда?»

То, что в словах Браилова была этакая веселая ирония над самим собой, невольно располагало к нему. Головастый, добрый мужик!

С тротуара мы свернули в лубочную улицу старых рубленых пятистенников, слегка подновленных: ставни голубые, наличники оранжевые. В конце улицы высился двухэтажный дом, деревянный, как и пятистенники, но с узорчатой резьбой.

Отсюда, с крутогорья, была видна река в промоинах и вмерзшие в нее баржи.

— Вот она, кормилица наша. Скоро вспучится, пойдет льдины ломать — только ну! — грубоватый баритон Браилова прозвучал удивительно мягко и нежно.

Когда вошли в чисто убранную комнату, к Браилову подбежал, смешно семеня ногами, смугловатый мальчуган и уткнулся в пальто.

— Ты что, Виталька? Набедокурил?

— Мамка дерется.

— Опять пролил молоко на плиту. Я и шлепнула его.

С табуретки встала стройная худенькая женщина. Всем своим видом: еще совсем юным лицом, скрещенными косами, над которыми черной бабочкой лежал бант, белоснежным воротничком и шерстяным коричневым платьем — она напоминала школьницу.

— Битьем ребенка не воспитывают. Поговорила бы с ним или в угол поставила. Чтоб больше не было… — сурово сказал Браилов. — Ужин сготовила?

— Сготовила.

— Познакомься. Корреспондент, — кивнул жене токарь, бросив на плечо полотенце и выходя из комнаты.

— Наташа…

Ладонь Наташи была жесткая, сильная, что никак не вязалось с ее хрупкой фигурой.

— Федя у меня добрый. Витальку любит сильно, — произнесла она, стараясь оправдать неуместную при постороннем человеке строгость мужа.

Браилов переоделся. Темно-вишневая футболка рельефно обозначила мускулы его атлетического торса. Он посадил на колени сына, радостного, егозливого, и уже иначе взглянул на жену.

— Слетай-ка, Наташа, в магазин. Купи кое-чего. Говорливей будем.

Наташа расторопно оделась и вышла, на ходу повязывая зубчатый пуховый платок.

— Давно поженились?

— Около четырех лет назад, — ответил Браилов и чему-то ухмыльнулся. — Смешно мы с ней поженились… Жил я у дяди. У него по ту сторону реки свой дом. Богатый дом: мезонин, стеклянная веранда. Жил, значит, у него, за тридцать лезло, а холостячил. Не было подходящей, чтобы жениться. Один раз приходит соседская деваха. Точнее сказать, не деваха, а разведенка. Приходит и говорит: «Хочет одна девушка познакомиться с тобой. Ты мимо ихнего дома на велосипеде ездишь. Нравишься ей». — «Молодая?» — «С тридцатого года». — «Не стану знакомиться». — «Почему?» — «Я на целых двенадцать лет старше». — «Не беда. Познакомься, там посмотришь». — «Ладно, чего терять…»

Познакомились. Смотрю — красивенькая, скромная, глаз не смеет поднять. Разговорились. Живет у бабушки. Работает ткачихой. Долго сидели тогда на лавочке. Большая Медведица высоко поднялась и начала запрокидываться, а мы все сидели.

Прощаясь, сказал: «Потолкуй с бабушкой. Если она не против, пришли записку». На другой день записка: бабушка не возражает. Стали встречаться. Серьезных мыслей в голове не держу. Так встречаюсь — для приятного времяпрепровождения. Фу, дьявол, слово какое! Язык сломаешь. Однажды взял и пошутил: «Наташа, когда запишемся?» — «Хоть сейчас». — «Давай паспорт». Подала. Сама волнуется. Пальцы мельтешат. Вижу, дело не на шутку пошло, а слово стыдно обратно взять. Подали в загс заявление. Через неделю обратно туда. Хожу, как осенняя муха, вялый, противный сам себе… Так и поженились. Теперь доволен. Хорошо живем. Она у меня не такая, чтоб на других заглядываться, а это самое главное в семейной жизни.

Веселая, посвежевшая возвратилась Наташа из магазина. От ее одежды веяло весенним морозцем. Браилов принял от жены покупки, и когда она вешала пальто, ласково похлопал ее по плечу. Наташа застеснялась.

Браилов поставил на стол запотевшую бутылку, полушутливо-полусерьезно сказал:

— Редактор не увидит?

Мне не хотелось пить. Повернувшись, я стал рассматривать этажерку с книгами. На ней были расставлены в беспорядке томики