на меня смотрит Дадли, но ничего не делает. Команды не было, что ли? Странный он, как будто забитый, но забитые так не выглядят, не ходят, не разговаривают. Загадка, да. Но с загадками мы разберемся потом, а сейчас нужно дойти до склада, вон он виднеется. Зачем мы такси отпустили? Дура я, да. Больно очень, слабость, вот и дура. Ладно, потом разберемся.

— Живой есть кто? — интересуюсь я, опираясь спиной на стену просто чтобы не упасть.

— Дети? — доносится голос откуда-то сбоку. — Что здесь дети забыли?

— Нам нужны карнавальные костюмы для прыжков на природе, — хриплю в ответ я.

Из противоположной входу двери показывается военный. Вполне так кадровый, судя по тому, что я вижу. Он спокойно приближается, сверкая сержантскими погонами, при этом разглядывает меня с интересом. Я пытаюсь принять более удобную позу, но тут же понимаю, что бинты пора менять — холодят кожу, значит пропитались уже.

— Сарж, — не давая ему ответить. — Перевязочный пакет есть?

— Как не быть, — пожимает он плечами, залезая в карман. — На вот.

Дальше его глаза становятся очень большими и круглыми — я задираю платье, открывая… хм, себя. Начинаю сматывать предыдущий бинт, но военный останавливает меня. Он наклоняется, достает аптечку, а из нее ножницы специальные. Затем, подхватив меня на руки, укладывает меня на стол, принявшись разрезать бинты.

— Святая дева Мария! — эмоционально высказывается британский военный. — Ты как ходишь вообще?

— С трудом, — лаконично отвечаю ему. — Перекисью бы еще залить, а то опять раскровянится все.

— В леса уходишь, — понимающе кивает сержант. — И сможешь?

— Чего тут уметь… — вздыхаю я. — Вот полежу чуть-чуть, оденусь, и двинемся.

Как я оказываюсь в подсобке склада, сама не понимаю, но оказавшись там, просто плачу. Занимающийся мной сержант гладит меня по голове, отчего тело плачет даже без моего участия. Девочке-то двенадцать всего было, а ее насмерть забили, твари проклятые. Тем не менее, перекись у него находится, а следом ложится бинт, похоже со специальной повязкой, для гнойных ран использующийся. Это правильно, это в полевых условиях самое оно. Затем на мне оказывается белье натовское женское, ну и все остальное. При этом одевают меня, как куклу, а ремешки подгоняю я сама, вызывая уважение в глазах сержанта. Дадли тихо сидит рядом и не шевелится.

— С парнем что? — интересуется военный.

— В шоке он, как после первого боя, — объясняю я само собой разумеющиеся вещи. — Ему бы спирта, но развезет, как девицу на свадьбе.

Я поняла, почему Дад такой — для него весь мир рухнул, а психика двенадцатилетнего пацана — это вам не стерва с солидным жизненным и не только опытом. Так что он просто впал в что-то похожее на кататонию, пока его психика пытается спасти хоть что-нибудь.

* * *

Обмундировав по-людски, сержант пытается аккуратно выспросить, вот я ему и выдаю информацию о тайных лабораториях, откуда мы сбежали. Посмотрев на голого Дадли, он уже всему верит. Да и я много чему верю, потому оружие нужно срочно, просто экстренно. А вот меня задела очередная странность, на которую я просто не обратила внимание — заикание куда делось? Хрип никуда не делся, но я же заикалась? В какой момент оно исчезло?

Вспоминаем. Изначально оно было странным, потому что пока я шепотом говорила — не заикалась, а так не бывает. Но затем оно прошло полностью и совершенно для меня незаметно. Странно? Еще как, потому что так не бывает! Ладно, сержант съедает баечку, вливает в меня какой-то очень интересный чай, надеюсь, не на конопле, и… отпускает. Охренеть, на самом деле, потому что просто так взять и отпустить едва стоящих подростков… Ладно, такси нам вызвал, нам народных мстителей посетить еще нужно. Мне бы врача, но нельзя — сначала ствол, гранаты, а потом посмотрим. И обдумывать странности тоже будем потом.

Приезжает тот же водитель, удовлетворенно кивнув нашему с Дадли внешнему виду. Кузен, кстати, молчит, как партизан на допросе. То есть послушно ходит, делает, но молчит, когда его не спрашивают. Так дети себя не ведут! Так машинки на радиоуправлении себя ведут, что еще страннее. Кто ж его проклял так интересно, а? Или действительно забили? Непонятно.

И таксист молчаливый, кстати, это у лимонников норма? Хочу устроить истерику. Вот хочу и все, потому что так не бывает! Никакая магия не объясняет поведения сержанта, водителя и Дадли! Может, действительно, предсмертные глюки? Ну, тогда вообще стеснятся нет смысла — хоть всех накроши. Мой бред, что хочу, то и делаю!

Машина останавливается, я из нее вылезаю вполне нормально, хоть и больно до радужных кругов перед глазами. Не должно быть при таком характере повреждений быть так больно, вот что я скажу. Ну да ладно, опять платим, отпускаем спокойно уехавшего водителя. Давай-ка подумаем. Таксист видит, что девочке трудно двигаться, при этом спокойно отвозит то на склад, то вообще в трущобы какие-то и так же спокойно уезжает. Причем один и тот же водитель. Странно? Да не то слово! Так не бы-ва-ет! Наш бы сразу в больницу отвез, и не факт, что не в психиатрическую.

— Дад, мы сейчас поищем одно место, — сообщаю я кузену, достав из рюкзака, висящего на нем, пистолет, — там наберем много всего интересного и потом подумаем, куда деваться.

— А домой мы не поедем? — интересуется он.

— Думаю, нет, — качаю я головой, прикинув по времени. Должен уже полыхать.

— Как скажешь, сестреночка, — кивает мальчик. — Ты лучше знаешь.

Охренеть! Так можно привязаться, если девочка ему жизнь спасла! Но… Хм… Могла и спасти, кто уже меня знает. Ладно, пошли искать, только б в обморок не хлопнуться, вот «народные мстители» удивятся… М-да… Как там Сережа говорил, у трех кубов? Ищем, с надеждой на то, что оно там, где должно быть. Старательно ищем, при этом ко мне никто не подходит, как в сказке прямо. В трущобах к девочке никто не подходит. Смешно? Вот и мне…

А вот и характерная отметка, все, как Гром говорил. Значит, оно тут. И действительно, открывается подвальное помещение, а там! Там! О-о-о-о! Была бы постарше, оргазм был бы, а так просто экстаз — очень много всего навалено. Штейры и даже «ксюхи» есть. На… Зачем мстителям «ксюхи»? Рука сама тянется, но нельзя… А почему, кстати, нельзя? Еще как можно! Я припоминаю дальность и вздыхаю. Нельзя, получается, прав был Сережа.

И гранаты! Много-много вкусных оборонительных гранат! Староватых, но еще вполне так. Вот их можно сколько утащим. Хорошо, что рюкзака теперь уже два, потому что можно набраться от всей широты русской души. Ну и что, что сейчас я англичанка, душа-то у меня русская! А вот подарки я оставлять не буду, мне сюда еще не раз приходить, наверное.

Так, оружие есть, гранаты есть, мы это все, кажется, утаскиваем даже. Куда теперь? Теперь надо подвигаться так, чтобы хвосты сбросить. А могут у нас быть хвосты? Да сколько угодно, ведь не просто так же сарж мне поверил! Хотя я и кодовые слова все ему выдала, но я же соплюшка, а не спецназовец, так что… Ладно, вариантов все равно нет.

Нам нужно отправиться на вокзал. Это будем делать автобусом, потому что такси меня беспокоит, мало ли с какого таксист такой «хороший», а вдруг коллеги? Вот именно. Коллеги вполне могут прихватить и разбирайся с ними потом. Потому будет у нас автобус. В автобусе еще люди, и коллеги просто не рискнут — поди, знай, где у этой соплюшки после такого избиения крыша. А если сержант с ними в одной лодке, то они уже себе представляют, что будет при угрозе захвата.

— Топаешь за мной, — сообщаю я Дадли.

— Да, сестреночка, — отвечает он мне. И все, ни вопросов, ни предположений. У двенадцатилетнего пацана⁈

Штормит меня, конечно, и сильно штормит, но живой я не дамся никому, потому надо держаться, как тогда… был случай один в моей жизни, когда загоняли нас, как зверей, вот тогда казалось, что уже все, но ничего, выцарапались. И сейчас выцарапаюсь! Я смогу! О, автобус!

Залезаю в автобус, но садиться и не пробую. Тело очень хочет в обморок, потому не дай бог расслабиться — там и останусь, а я сейчас не просто девочка, у меня в кармане граната, так что взлетим так, что местные маги на метлах будут плакать от зависти. Надо держаться, просто очень надо. Я офицер, я смогу, потому что желание скоропостижно закончить историю отсутствует. Больно-то как, господи…

Рядом молчаливо стоит Дадли, смотрит