чужой постели без штанов и злого умысла, что почему-то часто происходит с русскими. В процессе взаимного сближения с хозяйкой он спел и выслушал несколько жалестных песен не совсем русских поэтов не своим голосом. А также съел пару невкусных салатов, занял денег до получки, побил жениха, облобызался с собакой и обозвал свою будущую бабу на всю жизнь мегерой, причем справедливо. Бабу играла полька, потому что в России красивую бабу для новогоднего фильма найти не удалось».

Все это тоже есть в фильме, но, конечно, не оно — главное. Задачей Рязанова было сделать главным совсем другое — и режиссер с этой задачей справился, с чем вынужден был согласиться и «злодей» Горелов, закончив ностальгическую статью такими словами: «Эту картину уже никогда и ничем не перебить. Потому что ее авторы случайным озарением, как все у русских, пьяными петлями по белому и пушистому наскочили на тайную формулу русского фильма, которую с начала перестройки тщетно пытаются вывести лабораторным путем противные непьющие люди в галстуках и ботиночках на тонкой подошве. Пьянства подпустят, гитары, глупости малость, незваных гостей, но не так, не душевно. Да и авторы, проспавшись второго января, секрет забыли. Стоит град Китеж, без единого гвоздя построенный, радует глаз, и ладно».

Здесь, впрочем, тоже есть доля несправедливости: Рязанов никогда не стремился эксплуатировать то, что один раз уже сделал; да, огромный успех, выпавший на долю фильма, во многом и для него стал неожиданностью, но элемент случайности в изготовлении его счастливой формулы был минимален. Рязанов всегда твердо знал, какого результата он хочет достичь, — в этот раз (не в первый и не в последний, заметим) вышло так, что его чаяния оказались созвучны с эстетическими потребностями миллионов советских граждан.

Причем впервые в рязановской практике его фильм был единовременно просмотрен большей частью населения страны, ибо премьера «Иронии судьбы» прошла 1 января 1976 года на Центральном телевидении. Однако Рязанов вовсе не по этой причине сделал свою картину телевизионной — изначально данное решение было для него вынужденным.

Желая экранизировать пьесу в неспешном темпе, с психологической убедительностью (в таком сюжете она была необходима, чтобы не получился рядовой водевиль), с массой элегических песенных номеров, Рязанов понимал, что в стандартные полтора часа он такое повествование не втиснет. Ему позарез нужно было сделать двухсерийное кино, а в этом формате советская комедия могла быть только телевизионной (в качестве исключений из сего неписаного правила вспоминаются разве что двухсерийные «12 стульев» Леонида Гайдая и «Золотой теленок» Михаила Швейцера, которые все-таки были экранизациями романов, написанных классиками советской литературы).

В общем, делать «Иронию судьбы» односерийной Рязанов не собирался — и если бы ничего другого ему не позволили, он безусловно не стал бы снимать эту картину. Впрочем, такая дилемма перед режиссером и не стояла: кинематографическому начальству не понравился сам сюжет пьесы Брагинского-Рязанова. «Нам ни к чему комедия про любовные похождения пьяного доктора», — было твердо сказано озадаченному Эльдару.

Долго озадачиваться было, однако, не в рязановской природе — и он вновь мгновенно выработал наиболее разумный план дальнейших действий.

Рязанову, как и всем его коллегам, было прекрасно известно положение дел в высших эшелонах советской экранной культуры. Между министром кинематографии Филиппом Ермашом и министром телевидения Сергеем Лапиным существовала такая личная неприязнь, что и подведомственные им структуры смело можно было назвать настроенными по отношению друг к другу откровенно враждебно. И художники, причастные к важнейшему из искусств, подчас извлекали из этой вражды определенную творческую выгоду.

Вот и Рязанов, получив со своей новой идеей от ворот поворот на «Мосфильме», сразу направился прямиком к Лапину. Тот, верно, почувствовал, в чем дело, и с готовностью принял знаменитого режиссера. Эльдар Александрович с места в карьер втерся в доверие к Сергею Георгиевичу, прямо объяснив ситуацию:

— Представляете, какая история, на родной студии не дают снять фильм по собственной пьесе. Вот я и подумал, что, может, на телевидении заинтересуются моим предложением…

— Правильно подумали, — одобрительно кивнул Лапин. — Вы принесли сценарий? Очень хорошо. Оставляйте — мы с вами свяжемся.

Лапин не заставил себя ждать — и очень скоро Рязанов получил возможность приступить к работе над двухсерийным телевизионным фильмом «Ирония судьбы, или С легким паром!».

Снимать, впрочем, все равно приходилось на «Мосфильме» и силами мосфильмовских сотрудников. В столице все телевизионное кино снималось именно так — в скромных павильонах ЦТ можно было поставить лишь какой-нибудь телеспектакль на скорую руку.

И Ермаш ничего не мог с этим поделать — разве только всячески выказывать Рязанову свое нерасположение при случайных встречах с ним, что и происходило. При очередном таком столкновении в кулуарах «Мосфильма» Эльдар Александрович не выдержал:

— Филипп Тимофеевич, по-вашему, если кинорежиссер снимает картину для телевидения, это вроде измены родине или как?

Ермаш сделал неопределенный жест: мол, ну да, что-то в этом роде…

— Да я ведь не для японского телевидения стараюсь, а для нашего, советского! — в сердцах воскликнул Рязанов.

Этот эпизод позже аукнется в фильме «О бедном гусаре замолвите слово», сценарий к которому Рязанов напишет вместе с Григорием Гориным:

«— А вам не кажется странным, что боевой офицер вызвался помогать жандармам?

— Не понимаю вас, господин Мерзляев, — насупил брови полковник. — Странные у вас мысли… Он ведь помогал нашим жандармам, а не каким-нибудь там японским».

Тем не менее в работу Рязанова никто не вмешивался, и он спокойно занимался своим привычным делом на своем основном рабочем месте. В отсутствие болеющего Брагинского главными соратниками режиссера на первоначальном этапе производства картины были художник-постановщик, оператор-постановщик и композитор. Всем им пришлось несладко.

Художником впервые у Рязанова выступил многоопытный и очень талантливый Александр Борисов — с той поры он станет постоянным участником рязановской команды вплоть до фильма «Ключ от спальни» (2003). А ведь задача художника именно на картине «Ирония судьбы» иному профессионалу могла бы показаться мелкой и чуть ли не оскорбительной. В самом начале пьесы о месте действия сказано так: «Двухкомнатная квартира в новом доме. Желательно, чтобы художник, которому доведется оформлять спектакль, не проявлял яркой творческой фантазии, а воссоздал на сцене типовую двухкомнатную квартиру: комната побольше с балконом, комната поменьше без балкона, небольшой узкий коридор».

Борисов предложил придать сюжету чуть большее правдоподобие — сделать и героя, и героиню новоселами. Новые квартиры людям тогда часто давали в канун праздников; к тому же Лукашину при таком раскладе было еще проще принять чужую квартиру с кучей нераспакованных вещей за свою собственную.

Более чем нестандартную задачу Эльдар Александрович поставил и перед Владимиром Нахабцевым — оператором, снявшим основную часть лучших его картин. На «Гусарской балладе» Нахабцев был ассистентом оператора Леонида