– Я разорена. Я погибла! Где найти помощь в трудную минуту?..

Лицо Гертруды мгновенно преобразилось. Она враждебно покосилась на фрау Еву и отчужденно спросила:

– Молоко не потребуется ни сегодня, ни завтра. Правильно я поняла?

– Да уж, милочка, – плаксиво сказала фрау Ева. – Ты, пожалуйста, передай своим: мне так нужна моральная и физическая поддержка…

– Передам слово в слово, – бросила Гертруда и, круто повернувшись, вышла из зала.

Тарас последовал за ней.

– Ты отчего разозлилась на тетку?

– А пусть эта дрянь не притворяется. О родственниках вспомнила, когда ремонт предстоит. Прежде по-иному пела: «Каждый должен думать о себе…»

– Насолила она тебе, видать, крепко, – засмеялся Тарас.

– Так этой дряни и надо. – Гертруда мстительно кивнула головой. – Плачет, что разорена. Пусть кого другого обманывает! Мы-то знаем, сколько у нее припрятано…

– Послушай, – воскликнул Тарас, внезапно осененный блестящей на его взгляд догадкой. – Раз тебе про Еву так все хорошо известно, помогла бы мне?

– Капитал она в основном держит в ценных бумагах…

– Плевал я на ее капитал. – И Тарас рассказал девочке о пропавшей из альбома фотографии.

– Что там, говоришь, на обороте написано: милой Еве? – переспросила Гертруда. – Такую реликвию ни за что не уничтожит. Спрятала!

– Почему ты в этом уверена?

– Тетка сентиментальна, можешь мне поверить. Она обожает сувениры, хранит засушенные цветочки, старые открытки. И если до сих берегла фотографию, то порвать будет не в силах. Спрятала, это точно.

– А куда? Ты хоть предположительно можешь подсказать?

Девчонка отрицательно покачала головой. Но любопытство пересилило:

– А кто был снят на карточке? Ты догадался?

– Я принял его за Ганса Майера. Во всяком случае, очень похож, двойник, да и только…

И снова Гертруда, услышав имя Майера, испугалась.

– Почему тебя страшит этот человек? – спросил Тарас.

– Не выдумывай, – возразила Рыжуха преувеличенно громко. – Мне некого бояться.

Она повернулась и пошла к воротам. Тарас догнал Гертруду на дороге и пошел рядом размашистым мужским шагом. Девчонка молчала.

– Ты что, обиделась?

– С какой стати я буду на тебя обижаться? Как приехал, так и уедешь… И запомни: я ничего не боюсь! – повторила как заклинание, и Тарас понял: боится.

– А почему несколько дней назад не захотела меня по деревне провезти? Почему?

– Ничего-то ты не понимаешь. Странный какой-то, с луны, что ли? Тут совсем другое, – возразила Гертруда и посмотрела на парня с вызовом: – Ну хочешь, я с тобой в кино схожу? Даже сегодня…

– Так сразу? – опешил Тарас. Он был совершенно не подготовлен к такому предложению.

– Или тебе особое разрешение требуется?

– Зачем же? – И ничего лучше не придумав, брякнул: – Нужен мне твой фашистская фильм!

– Никакой он не фашистский, а про любовь. Я уже раз смотрела и еще пойду.

– Про любовь мне не интересно.

– Много ты понимаешь! Еще как интересно. Один барон влюбляется в бедную девушку…

– Осчастливил, значит, – прокомментировал Тарас.

– Ей просто повезло. Так иногда бывает. Девушка стала богатой, будет иметь много красивых платьев, теплую шубу и всегда сытно есть.

– Разве в этом счастье?

– А в чем же, по-твоему?

– Ну, это когда…

Тарас запнулся. До сих пор он не задумывался над такими вопросами. Тем более никогда об этом вслух не рассуждал. И все же подобрал нужные, по его разумению, слова:

– Я тебе совсем просто скажу: мне нравится, когда работа есть интересная. Еще – без товарищей жить не могу. Какая жизнь без друга? И чтоб мечта была не о тряпках, а о будущем. Если всем вокруг хорошо и весело, то это и есть самое настоящее счастье.

– Жутко интересно, – Гертруда язвительно расхохоталась. – Работа, товарищи… Да какое мне дело до всех?! Что самой-то останется?

– Рассуждаешь, как твоя паршивая тетка, – возмутился Тарас. – Человек-одиночка хуже зверя. Тем люди и отличаются от хищников, что друг к другу жмутся, помогают в горе и в радости. Я, конечно, о настоящих людях говорю. Фашисты не в счет. Иметь товарищей – первое условие.

– Красивыми словами сыт не будешь, – отрезала Гертруда, презрительно поджав губы. Она вела себя как взрослая, подсмеивающаяся над несмысленышем.

– И откуда в тебе столько мусора? – воскликнул Тарас. – Да мы за красивые слова свою жизнь не жалели!

– Дай мне лучше хлеба, да побольше, – выкрикнула Гертруда. – Уговаривать все умеют, даже под маргарин-эрзац!

– С кем сравниваешь, дура?!

Тарас готов был треснуть ее. Он кипел от негодования. Капиталистка несчастная! Ей бы только брюхо набить! На бароне размечталась жениться! А чтоб для своего народа поработать – кишка тонка. Пусть дядя – то есть Советская страна – заботится?.. Нет уж, извините, и руки испачкать придется, и повкалывать, чтобы фашизм до конца уничтожить да новую жизнь наладить. Иначе не будет ни сала, ни хлеба, ни радости!

Все это и многое другое выкрикнул Тарас в запальчивости. Думал, девчонка будет спорить, в драку полезет. Но Гертруда на удивление умолкла.

– Ладно, черт с ним, с кино. Мне домой надо, – не глядя на Тараса, тихо сказала она после паузы. – А ты иди…

Рыжуха уходила не оборачиваясь. Лишь у поворота дороги придержала шаг и крикнула:

– В бюро поищи. Там должно быть потайное отделение…

Гертруда скрылась за поворотом, а Тарас все глядел ей вслед. Ненормальная девчонка! То скрытничает, то ни за что ни про что выдает такое… Он ни секунды не сомневался, что Рыжуха сказала правду. Потайное отделение в бюро – как он раньше не додумался. Вероятность существования тайника он не исключал и даже заглядывал за картины, развешанные по стенам.

Картинки были так себе: жирные ангелочки, увитые цветочными гирляндами; кирхи – в