Шрифт:
Закладка:
– Вы чудовище! – сказал он, безуспешно пытаясь оторвать у стола ножку. – Думаете, вы лучше Ракарда Лакселя? Вы гораздо хуже! Он хотя бы не был лицемером!
– Сломай эту дверь! – потребовала Мализа. – Я не хочу больше его слышать!
– Не хотите, да? – переспросил Хальрун. – Теперь маски сброшены, верно, вейя? Вы, наконец, показали свое лицо, и как же мне жаль, что я не могу поднести вам зеркало!
– Ты должен скорее заставить его замолчать, Майль! Путь он замолчит!
– Да... Вейя... – ответил слуга.
Он тяжело дышал, но сил у истопника еще хватало. Удары наносились по-прежнему размеренно, и кое-где дверное полотно уже оказалось пробито насквозь. Хальрун прикусил губу и снова взялся за ножку стола. Не чайником же было сражаться...
– Только не топором, – глухо произнесла Мализа. – Сделай, как с Ракардом.
– Вы боитесь крови... Я помню, – отозвался Майль.
– Как лицемерно, – вставил Хальрун, все-таки берясь за чайник – стол оказался журналисту не по зубам.
– Я просто не люблю кровь! Я не люблю смерть! Я не хотела убивать Ракарда! Я хотела напугать его!
– Напугать? – удивился газетчик.
– Вы должны были напугать его! Я послала вам письмо, жертвуя своей репутацией, чтобы вы написали в свою газету! Лаксель должен был понять, что письмо покойника ему не поможет – все думали бы, что он просто пытается меня очернить! А вы вместо этого проявили ненужное благородство.
– Вот как? – пробормотал Хальрун. – Я не знал...
– Почему вы не проявили того же благородства потом, а стали угрожать мне? Вы просто вредитель!
– Вы вините меня в том, что стали убийцей? Я не... Это несправедливо, вейя, но еще не поздно все исправить!
– Пожалуйста, Майль, мой друг, – взмолилась Мализа, – пусть он наконец замолчит.
– Еще немного... вейя... Я почти... закончил.
Хальрун уже видел куртку истопника сквозь прорехи в двери, но и Майль мог наблюдать за газетчиком, а значит удивить противника ударом фарфора по голове у журналиста не было ни одного шанса. Лицо Майля покраснело от усилий, кожа блестела от пота, но глаза обещали безжалостную расправу. Встретившись взглядом с кочегаром, Хальрун похолодел. Журналиста как будто парализовало, и даже мысли стали медленными. Во время схватки у него не было времени думать о зловонном дыхании смерти, а сейчас от нее пахло жарким потом, которым обливался истопник, и гибель казалась как никогда осязаемой.
Сжимая в руке чайник, газетчик наблюдал, как щепки отлетают от двери. Казалось, все происходило мучительно медленно и мучительно же неотвратимо... А потом в котельной внезапно стало людно.
Хальрун не сразу осознал, что происходит: вот они находились в подвале втроем, а потом появились какие-то люди. Они что-то говорили, стало шумно, но звуки не складывались в слова. Хальрун моргнул, выпустил чайник из рук, не заметив, что тот разлетелся на мелкие кусочки, и, наконец, пришел в себя. Сначала журналист приметил фиолетовую форму сержантов, а затем опознал в общем гуле зычный голос детектива Тольма.
Когда способность не только видеть, но и понимать вернулась, Хальрун осознал, что полицейских в котельной находится четверо, и все они были ему знакомы. Те же люди ходили на обыск к госпоже Лалле. Газетчик закричал, что находится совсем рядом, за дырявой дверью, и замахал Тольму так, что рука, казалось, вот-вот отвалится. Старший детектив ответил своим характерным раздраженным взглядом, а потом что-то сказал стоящему рядом Дорену. Последний уже давно посматривал в сторону Хальруна.
– Добрый день, детективы! – кричал газетчик. – Мне требуется ваша помощь!
Хальрун попытался отодвинуть кресло, но не сумел сместить его даже на сантиметр. То ли силы оставили журналиста, то ли именно страх за свою жизнь помог ему перетащить такую тяжесть. Сержанты занимались усмирением Майля, который забыв про топор, рвался к хозяйке, Тольм занимался Мализой, и высвобождать Хальруна пришлось Дорену. Детектив пытался сдвинуть кресло, просунув руку в прорубленную щель посреди двери, а на журналиста напала болтливость.
– Вы не представляете, что здесь было! Эти двое хотели меня убить! Убить, а потом сжечь! Прямо тут, прямо в топке! А потом Мализа призналась в убийстве вея Лакселя...
– Я знаю, вей Осгерт, – спокойно ответил Дорен, чем сбил настрой Халруна.
– Знаете? Откуда?
– Но ведь мы были рядом. Ваш план заставить вейю Кросгейс признать вину был блестящим. Вы очень ловко разговорили ее... – Дорен прервал необычную для себя хвалебную речь и посмотрел на газетчика. – Разве вы не специально отправили служанку в управление? Вы должны были знать, что мы придем, и поэтому добивались признания вейи?
Хальрун сглотнул, усмехнулся и смущенно потер ладони друг о друга.
– Я, конечно, не мог быть уверен, что вы прибудете вовремя... Но, да... Я на это рассчитывал... Надеялся...
– Ясно, – ответил Дорен с легкой, но до обидного понимающей улыбкой. – Отличная работа, вей Осгерт! А сейчас, не могли бы вы помочь мне, вместо того чтобы изображать столб.
– Помочь? – опомнился Хальрун. – О, конечно!
Вдвоем дело пошло быстрее, и вскоре кресло удалось отодвинуть от искалеченной двери. Образовался проем, достаточный, чтобы худой человек протиснулся наружу, а у Хальруна, тем временем, созрел новый вопрос.
– И долго вы там стояли? – спросил он, кивнув в сторону лестницы.
Котельная опустела. Преступников увели, причем Майля пришлось тащить силой, а Мализа плакала, когда детектив Тольм провожал ее к выходу.
– Довольно долго, – признался Дорен. – Когда мы пришли, я услышал, как вы предложили вейи отдать письмо. Это очень хорошо. Письмо – мотив, без которого обвинения становятся ненадежными, а она призналась, что письмо существовало.
– Рад был помочь, – буркнул Хальрун, осознавая, сколько страха он натерпелся напрасно, когда помощь находилась совсем близко.
– Не обижайтесь, вей Осгерт. Так было нужно.
– Я это, конечно, понимаю, детектив Лойверт, но мне от этого не легче... А! Вейя Нетта!
Девушка ждала журналиста на лестнице в котельную. Испуганные глаза Нетты казались огромными – она еще не полностью отошла от шока, хотя все ужасы уже закончились.
– Спасибо, вейя, – сказал
