сей день не обнаружен; судя по точному описанию и размеру, это портрет «неизвестной красавицы», числящийся в инвентарных книгах Гатчинского дворца под номером г-40302603. По великой случайности в личном архиве, оставшемся после Крузенштерна, сохранились фотографии рижской выставки, в том числе и этого женского портрета604. Поскольку в архиве Гатчинского дворца-музея фотографии картины нет, этот снимок – единственное изобразительное свидетельство.

Непроясненная судьба этой картины указывает среди прочего на то, что, изучая обращение с произведениями искусства в условиях военного времени, необходимо учитывать не только искусствоведческие аспекты, но и другие: например, иконы давали утешение, и в том числе по этой причине, обнаружив их где-либо, немецкие солдаты охотно их покупали или забирали с собой, а картины с эротическими мотивами могли сублимировать сексуальное желание. В этой связи следует упомянуть один эпизод, который до сих пор подается как сенсация605. В Екатерининском дворце имелся легендарный эротический кабинет, где стояла порнографическая мебель: круглый стол, два стула и банкетка, богато украшенные резьбой по дереву, изображающей сексуальные позы и огромные гениталии. Что с этими предметами произошло после Октябрьской революции, неясно, как и неизвестно, находились ли они еще в Пушкине в начале войны. Единственный установленный факт – во время войны они были сфотографированы в Гатчинском дворце. Упомянутый выше фотограф Шмидт-Шеедер606 хвастался, что фотографии были сделаны им якобы по указанию некоего генерала, который ведал этой мебелью и потом убрал ее в кладовку под замок. По словам Шмидта-Шеедера, из этого вырос небольшой бизнес: «У фотолаборатории внезапно появилось много работы. Высокопоставленные офицеры из штаба армии заказывали эти фотографии, чтобы вечером, за кружкой пива, показывать их как сенсацию своим соседям по столу. Ассистенты фотолаборатории были рады этим заказам, потому что за серию из четырех фотографий они получали бутылку шнапса, а иногда и настоящий французский коньяк!»607 Эта мебель пропала и до сих пор не найдена. Шмидт-Шеедер предполагал, что эсэсовцы увезли ее в Мюнхен. Более верным, однако, представляется предположение, что предметы в конце войны были обнаружены, доставлены в Эрмитаж, а потом уничтожены там по указанию специальной советской комиссии – как пережиток декадентской придворной культуры608. Комплекты фотографий, однако, снова и снова обнаруживаются в личных архивах, оставшихся после смерти бывших офицеров и солдат609.

Возвращение на пепелище

Очевидцы сообщали, что перед уходом немецкие войска взорвали мосты в парке и заминировали дворец. Первый пожар в Гатчинском дворце вспыхнул за два дня до того, как Красная армия вернулась в Красногвардейск, а второй, по-видимому, вскоре после этого610. На протяжении всей войны здания Гатчинского дворца оставались практически в сохранности, но теперь огонь уничтожил почти весь интерьер, перегородки и крышу; остались только фундамент и внешние стены правого крыла и центральной части дворца. Левое же крыло не пострадало от пожара.

Таким увидела «свой» дворец 31 января Серафима Николаевна Балаева. В следующие дни она составила подробный отчет. По ее оценкам, шестьдесят процентов Гатчины было уничтожено, хотя этот сравнительно благоприятный итог может быть объяснен только тем, что учитывались, по-видимому, все постройки, весь парк и даже эвакуированные предметы611. Кроме сильно пострадавшего дворца была повреждена примерно половина растений в парке, а треть деревьев (которых раньше было 24 тысячи) вырублена. Из парковых построек хорошо сохранился павильон Венеры. Наполовину разрушены были Ферма, Птичник, «Голландия» и Павильон орла, а Березовый домик полностью уничтожен. Три моста немцы разрушили, остальные были сильно повреждены, равно как и балюстрады, ступени лестниц и террасы в парке. Хорошо сохранился расположенный на некотором отдалении землебитный Приоратский дворец612. Свои впечатления Балаева кратко изложила 18 февраля 1944 года на совещании работников всех музеев под председательством начальника отдела охраны памятников Управления по делам искусств Леноблгорсовета Н. Н. Белехова: после ужасного зрелища разрушенного интерьера, говорила Серафима Николаевна в своем выступлении, утешал парк, вид на который открывался от Иорданского подъема613. Мосты были разрушены, но терраса на озере уцелела. Пострадали обелиск и Адмиральские ворота, Березовый домик сгорел, однако общий облик озера, окаймленного зеленью, сохранился614.

На другом крупном совещании 21–22 марта, которое было посвящено будущему пригородных дворцов, судьба Гатчинского дворца вызвала особенно много споров615. Комментарий Балаевой: «Трудное положение Гатчины»616.

Записи в рабочем дневнике Балаевой в эти трудные недели были очень краткими. Она не писала ни о разрушениях, ни о своих чувствах. Только стихотворение, датированное апрелем, свидетельствует о ее покорности судьбе:

Никогда не позабыть мне день,

Когда впервые я увидела тебя,

Поруганным, в руинах.

Был мягкий зимний день,

И снег неслышно летел с небес.

В молчаньи мы выбрались из хаоса развалин

И по крутым ступеням взошли на башню.

В голове ни мыслей не было, ни гнева.

Казалось, что теперь уж все равно,

Знакомый с детства парк лежал под нами,

И казался он почти нетронутым.

Так же перед нами ветви

Вздымали одинокие дубы.

Так же плавно спускался луг широкий

К овальной чаше Серебряного озера.

А дальше змеею тянулся Длинный Остров,

И на нем, накрытый снежной шапкой,

Виднелся парапет Кваренгиевой террасы,

И только статуй на ней не видно было.

Шум войны уже ушел отсюда,

Не слышно было ни стука пулемета,

Ни свиста летящей мины, ни грохота разрывов,

Было тихо. Так тихо, как бывает лишь во сне

Или на поле боя, когда на время смолкнет бой…

1944 г. Фронт617.

НОВГОРОД: ЗАПАДНЫЙ ФОРПОСТ РОССИИ

Легендарное владычество варяжского князя Рюрика над Новгородом в IX веке считается началом российской государственности. Важнейшим институтом управления в городе стало вече – собрание, на котором решающую роль играли представители городской аристократии и богатые купцы. Они не только определяли, кто станет князем в Новгороде, но и ограничивали его власть и, как неоднократно сообщают летописи, при необходимости «указывали князю путь из города». В эпоху высокого Средневековья население процветающего торгового города было сравнимо с населением Кёльна. Ганза – союз немецких торговых городов – открыла в Новгороде свое самое восточное представительство в Северной Европе. В XIII веке городу удалось почти одновременно и успешно противостоять набегам монголов и Тевтонскому ордену. Только в XV веке Новгород потерял свою политическую самостоятельность и стал зависим от Москвы, однако стратегическое и экономическое значение он