Организованный вывоз художественных ценностей в 1942–1943 годах

Проводя свои изыскания в Пушкине и Павловске, сотрудники Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга и армейской службы охраны произведений искусства посетили в 1942 году и Гатчинский дворец, так как их маршруты всегда проходили через Красногвардейский транспортный узел. Таким образом, каждый раз, вывозя что-то из Пушкина и Павловска, они, вероятно, прихватывали с собой и что-то из Гатчины. Во всяком случае, когда Герхард Вундер вернулся из второй поездки в апреле 1942 года, он сообщил: «Во дворце в Гатчине больше ничего не имеется; то, что было внутри, полностью уничтожено»588. Предположительно, это указание на «прямое попадание бомбы», разрушившей 1 апреля фасадную часть дворца, согласно докладу Герхарда Штёве, начальника передовой команды «Пушкин» Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга. Квартировавший там корпус был перемещен, и «вполне объяснимо, что вследствие этого и те немногие произведения искусства, которые еще находились там (в комнатах офицеров), тоже исчезли»589. Однако это было не совсем так, потому что и Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга, и штаб Сольмса в течение 1942 года продолжали вывозить предметы из Гатчины. Сотрудники Оперативного штаба, например, забрали несколько фотоальбомов, принадлежавших некогда царской семье, и привезли их в Ригу, где некий господин фон Тандефельд, лично знавший многих из изображенных на снимках людей, составил их обширные поименные списки590. Некоторые из вещей царской семьи штаб Розенберга представил в Риге на концертном вечере для специально приглашенных гостей591, а также на выставке «Из работ Оперативного штаба»592. О том, как беззастенчиво искажались факты, можно судить по заметке в газете «Остланд»: во время наступления, писал автор, пришлось столкнуться с тем,

что исторические здания, музеи и всевозможные произведения искусства были большевиками намеренно разрушены, сожжены или без всякого плана растащены. <…> В царских дворцах Гатчины и Павловска произведения искусства были свалены большевиками в беспорядке, а некоторые хранились так плохо, что подверглись всем воздействиям погоды. Различные германские ведомства стремились обеспечить изъятие и сохранение сокровищ искусства, большинство из которых – произведения самой лучшей европейской культуры. К настоящему времени стараниями Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга удалось вывезти в безопасное место за границей последние произведения искусства и документы, 300 портретов, документы царской семьи и представляющие историческую ценность фонды…593

Кроме того, в руки сотрудников Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга попали отдельные архивные материалы из Гатчины, в частности церковные книги собора Св. Павла за 1787–1917 годы, все административные акты с 1796 по 1931 год, а также инвентарные книги и архитектурные планы Гатчинского дворца594.

Самая крупная партия предметов, вывезенная ими, предположительно, в феврале 1942 года595, включала в себя 465 портретов из собрания Гатчинского дворца-музея: это была часть тех 800 портретов, которые Крузенштерн осматривал в ноябре 1941 года. Очевидно, существовала договоренность с Сольмсом, который не стал заявлять притязаний на эти картины. Как позднее установил искусствовед Дитрих Роскамп, в основном это были второсортные работы, во многих случаях – копии известных картин, написанные неизвестными художниками596. Они оказались в Рижском художественном музее и после войны вернулись в коллекции пригородных дворцов.

В феврале 1943 года Эссер проинформировал службу контрразведки группы армий «Север», что искусствовед Конрад Штраус597, временно состоявший при гатчинской роте пропанганды, впоследствии рассказал ему о предметах мебели и старых фотографиях, которые еще не были вывезены по приказу Сольмса. Мебель находилась в распоряжении военно-строительного ведомства, которое раздало ее «различным военным ведомствам во временное пользование»; среди предметов был один с автографом Давида Рёнтгена и «ценный комод времен Павла I»598. Неизвестно, выполнил ли Сольмс распоряжение о вывозе. Из приватного письма Хельмута Перзеке можно лишь заключить, что осенью 1942 года Рабочий штаб по охране произведений искусства при группе армий «Север» организовал транспортировку большой партии предметов из Гатчины в Псков: «Всего пару дней назад я забрал из Гатчины 50 ящиков, полный вагон китайского фарфора, скульптуру <…>, которые еще даже не успели распаковать»599. В состав этой партии могли входить предметы из других дворцов, хранившиеся в Гатчине временно. Следующие фразы в письме Перзеке указывают на то, что, по его предположению, вывоз музейных ценностей в центральное хранилище в Пскове был, таким образом, в основном завершен: «В будущем мы, вероятно, будем больше сидеть „дома“, чтобы упорядочить вещи, упаковать их и, собрав в подробные списки [?], распределить по художественным учреждениям рейха»600. В личном письме Перзеке, очевидно, посчитал излишним прибегать к обычным формулам оправдания и ссылаться на то, что представляющие культурную ценность предметы необходимо защитить от разрушения. Похоже, он, игнорируя Гаагские правила ведения сухопутной войны, полагал, что дело обстоит очень просто: культурные ценности завоеванной территории принадлежат завоевателям, которые могут распоряжаться ими по своему усмотрению.

Инвентарные списки того, что хранилось в Пскове, не сохранились; сохранилась лишь часть комплекта фотографий предметов, сделанных марбургским фотографом Ойгеном Финком по поручению Сольмса. На фотографиях можно видеть множество предметов китайского фарфора, несколько картин и бюстов, а также отдельные предметы мебели. Кёрте, в июле 1942 года занимавшийся инвентаризацией экспонатов в Поганкиных палатах, в качестве небольших искусствоведческих упражнений описал четыре картины, про которые точно известно, что они были привезены из Гатчины. Три из них находились тогда в музее в Пскове, одну (это была копия с работы Доменикино) он видел в августе 1942 года в офицерской столовой ведомства главного квартирмейстера в Сиверском. Картины в Пскове представляли собой: конный портрет английского короля Георга I, эскиз плафона с аллегорическим мотивом бога войны Марса на колеснице и портрет молодой дамы601. Последний особенно очаровал Кёрте:

Якобы портрет Жозефины Богарне из одного из царских дворцов. Холст, овальный, 65 × 54 см. <…> темный фон и темно-оливковая занавесь в сборку. Милое личико наполовину повернуто вправо, мраморная ясность формы, но все же теплый цвет лица, на фоне которого сильно выделяются мелкие черные локоны. Классический нос и тонкий чувственный рот. Тепло мерцающая грудь оголена низким декольте, светящаяся белизной рубашка едва держится на плечах, и особенно за счет этого большого выреза оголенной груди, которая производит намного более сильное впечатление, чем головка, в картину привходит классическая нота. Нежная правая рука держит перед грудью шелковый голубой шарф, который ниспадает с плеч, как поперечный овал. Было счастьем несколько недель прожить с этой картиной602.

Если первые три картины после войны вернулись в Гатчину, то портрет, который с таким энтузиазмом описывал Кёрте, исчез и по