— Папа, ты меня прости... Я сама во всем виновата. Ничего тебе не говорила. Думала, не поймешь меня... Я связана с подпольной группой. И приходил ко мне Анатолий Матросов. Он тоже с нами. Но об этом никому, понимаешь, никому. Даже во сне. Что я сказала, забудь сразу.

— А есть у вас те, кого я знаю? — спросил отец.

— Есть. Но называть их я не имею права, и не назову. Может, придется встретиться, тогда и узнаешь. Я с ними сейчас работаю. И не брошу... Я выполняю задание старших.

— На трудный путь ты встала, доченька,— проговорил озабоченно Петр Григорьевич. Глубоко вздохнул.— Я, конечно, запретить не могу. Ты выбрала дорожку по велению сердца. Но будь осторожна.

— Из-за этого я все и скрывала от тебя.

— Так ты и переводчицей пошла не случайно?

— Конечно... Я и на машинке печатаю.

— И все же душа у меня неспокойная. Какое пятно на себя кладешь, доченька. У немцев работаешь...

Лида стала доверять отцу. Принесла как-то небольшие пакетики, похожие на куски мыла, и попросила спрятать. Ничего не сказав, он взял пакетики и спрятал в сене. Когда стемнело, вырыл в сарае небольшую яму, закрыл ее, присыпал сеном и рядом поставил козу. С тех пор в тайнике прятал взрывчатку, пистолеты и патроны. Где их брала Лида, не спрашивал, да и не был уверен, что дочь скажет. День-два смертоносный груз хранился в тайнике, а потом она говорила:

— Дай мне, папа, сверток, что я принесла.

Лида надевала ситцевое платье в клеточку и торопилась в сторону шахты 10-бис. Отец смотрел ей вслед, пока она не скрывалась из виду.

Как-то проследил за дочкой и увидел, что за шахтой она свернула в сторону вокзала. Значит, их центр там, подумал он, и вечером спросил ее:

— Ну скажи, кому ты носишь свертки?

— Папа, мы уже условились, ты ни о чем не спрашиваешь,— ответила она.— Так надо. И для тебя, и для меня спокойнее.

Взрывчатку, оружие, патроны, иногда документы Лида носила к Бабенко. Терентий Афанасьевич, старый опытный машинист, много лет работал в депо металлургического завода. Жил по соседству с Качановым, дружил с Андреем Владимировичем и Доронцовым. На станции все железнодорожники знали этого высокого, широкоплечего и решительного человека. Лиду Матвиенко с ним познакомил Андреев.

Хозяин своему слову, Бабенко никогда не оставлял товарища в беде. С приходом оккупантов сказал Качанову:

— Я еще тряхну стариной.

Работая стрелочником на «71-м километре», Терентий Афанасьевич поджигал вагоны, уничтожал офицеров и забирал у них оружие. Всегда ходил с пистолетом. Борису Сытнику, которого знал еще мальчишкой, сказал:

— Понимаешь, пытались напасть бандиты. Пришлось обзавестись этой штучкой.

— Я тоже себе приобрел,— похвалился Сытник.— Да патронов нету.

— Достану,— ответил Бабенко.

— Ты все в одиночку действуешь? — упрекнул его как-то Доронцов.

— А ты разве нет? — в свою очередь спросил подпольщик,— То-то. Мы все заодно. Только на разных участках. Вон девчонка Лида — хрупкая на вид, а взрывчатку мне носит.

— Чего ж не поделишься?

— Ты не просил. Могу и документы нужные дать. Она тоже доставляет.

Разговор с Бабенко Антон Иванович слово в слово передал Мельникову. При первой же встрече со Шведовым Николай Семенович доложил ему о девушке-переводчице из организации «Тодт». Александр Антонович оживился.

— Необходимо, чтобы чистые бланки попадали и к нам,— сказал он.— Они нужны, как воздух. И еще: взрывчатку передавать из рук в руки рискованно. Надо иметь нейтральный пункт. Лучше всего на базаре. Среди тысячи человек легче раствориться. Я представляю этот пункт в виде ларька. Мало ли кто может подойти за покупкой. Посоветуйте Антону, пусть подыщет надежную кандидатуру.

Шведов начал руководить пристанционной группой через Мельникова. О нем знали Доронцов и Качанов, однако в лицо еще не видели. Но по поручениям и просьбам, которые передавал Николай Семенович, чувствовали организаторскую руку командира. Подпольщики не остались без руководителя, когда Батула ушел к линии фронта.

Антон Иванович навестил Прилуцкого, который по-прежнему нигде не работал, и поручил ему заняться на рынке торговлей.

О новом руководителе узнал от Мельникова и Нестеренко. Иван Николаевич в полиции уже не служил.

Случилось это после взрыва воздухосборника на заводе. Здесь немцы собирались прессовать гильзы. Но подпольщики проникли в цех, подложили взрывчатку, и воздухосборник разлетелся, как карточный домик. Гестаповцы долго лазали по заводу, взяли заложников, но кто совершил диверсию — не нашли. Оберштурмфюрер Граф нажимал на начальника агентурного отдела Ортынского и на Шильникова, выговаривал за агентов, которые не справляются со своими обязанностями.

Руководители отделов потребовали от агентов усилить бдительность.

Сотрудник Ветковской полиции, занимавший должность инспектора, все чаще присматривался к Ивану Нестеренко. Навел справки о его работе до войны и доложил Графу. Нестеренко вызвали в СД и повели к оберштурмфюреру.

— Садитесь, любезный,— вкрадчиво предложил гестаповец.— Поговорим. Расскажите, как вы судили людей во время власти большевиков.

—г Каких людей?

- Вы же были судьей.

— Кто вам сказал? — изумился Иван Николаевич.

— Не вы спрашиваете, а я,— сердито сказал Граф.— Вот и отвечайте.

— Вам кто-то наврал. Я работал кассиром на вокзале. Судьей никогда не был. Народным заседателем — да. Но это не моя воля. Заседателей выбирают. А если не идешь — штрафовали,— ответил Нестеренко и взгля-нул на Графа.

Тот подвел глаза к потолку и, улыбнувшись своей мысли, не глядя на собеседника, спросил:

— А председателем местного комитета были?

— Членом комитета был. Вел кассу, вроде казначей. Тоже выбрали.

— Ну что ж, если так, пусть будет по-вашему. Идите. Нестеренко вышел, не веря благополучному исходу.

Под сердцем неприятно ныло — из дома службы безопасности редко кто выходит на волю. Медленно спустился