Непосредственной целью Гесиода было объяснить брату, как работать с прибылью и избежать нужды, но стихи, как видим, оказались значительно глубже темы. Иными словами, поэт в нем победил практичного и придирчивого хозяйственника. Видимо, его настолько глубоко трогали окружавшие его благородные зрелища, что он на какое-то время вознесся над собой, перешел на более высокий уровень. В лучших местах своих произведений Гесиод поистине стал предтечей буколических поэтов более позднего времени.

Ранее считалось, что «Труды и дни» Гесиода стали первым прообразом «Фермерского альманаха», издававшегося с 1792 г. Однако в 1951 г. С.Н. Крамер из Пенсильванского университета открыл в Ниппуре и расшифровал клинописную табличку примерно 1700 г. до н. э., которая начинается словами: «Во время оно крестьянин дал такие наставления своему сыну…» Всего в табличке 108 строк; в ней рассказывается об обязанностях крестьянина в течение всего года. Крамер издал пробный перевод под заглавием «Альманах шумерского крестьянина». Кстати, неизвестный шумерский крестьянин, автор или вдохновитель текста, жил примерно за тысячу лет до Гесиода.

Возвращаясь к последнему, два последних раздела поэмы очень коротки (70-я и 64-я строки). В третьей части излагаются взгляды на семейную жизнь и на то, как следует себя вести в различных обстоятельствах. При этом некоторые советы довольно незначительны (например, как мочиться). В том же разделе перечислены приметы и суеверия, которые наверняка заинтересуют фольклористов; у меня нет времени подробно распространяться о них. Наставления в четвертой части, где идет речь об удачных и неудачных днях, разумеется, всецело построены на суевериях, но необходимо помнить, что сходные представления управляли крестьянским трудом буквально до вчерашнего дня. И сейчас крестьяне во многих странах по-прежнему руководствуются суевериями. Даже среди так называемых рационалистов немало тех, кто опасается «пятницы, тринадцатого». Поэма заканчивается такими строками:

Эти вот дни для людей земнородных – великая польза.

Прочие все – ничего не несущие дни, без значенья.

Каждый различное хвалит. Но толком лишь мало кто знает.

То, словно мачеха, день, а другой раз – как мать человеку,

Тот меж людьми и блажен и богат, кто, все это усвоив,

Делает дело, вины за собой пред богами не зная,

Птиц вопрошает и всяких деяний бежит нечестивых[23].

Крестьянин знал, что его окружает и ему угрожает множество тайн; каждый день он оказывался на милости стихий и удачи. Ему недостаточно было прилагать все усилия в практическом труде; он должен был сохранять скромность и благоговейный трепет.

Среди утраченных работ Гесиода – астрономическая поэма, от которой сохранились лишь несколько фрагментов. В ней описывались главные созвездия и объяснялись их названия, то есть связанные с ними мифы. В дошедших до нас фрагментах речь идет о Плеядах, Гиадах, Большой Медведице и Орионе. Это самые ранние тексты такого рода в греческой литературе.

«Теогония». Гесиод-II

Вторая дошедшая до нас поэма, «Теогония», представляет собой краткое изложение мифологии, истории и генеалогии богов, что не должно нас отвлекать. Изначально за ней следовала еще одна поэма, так называемый «Каталог женщин» и eoiai, то есть перечень героинь, каждую из которых певец представлял словами ё hoie («эои», «или ей подобная»). Эти женщины представляли связующее звено между миром богов и миром людей, ибо герои, которым в целом приписывалось божественное происхождение, были произведены на свет смертными матерями. Таким образом, после составления сложной генеалогии богов появилась необходимость рассказать о смертных женщинах, которых боги любили и в связи с которыми на свет появились герои, вожди людей. Такой способ мышления помогает лучше понять первобытный матриархат, но подобную тему лучше оставить антропологам.

Для обладателей мифологического мышления (а такое определение подходит ко всем древним грекам) генеалогия богов и космология были связанными сферами, так как происхождение богов, происхождение мира, процесс и подробности творения были тесно переплетены. Как поэт приобрел познания о раскрытых им темных тайнах? В прелюдии он предупреждает, что дочери великого Зевса, «вырезав посох чудесный из пышнозеленого лавра, Мне его дали и дар мне божественных песен вдохнули, Чтоб воспевал я в тех песнях, что было и что еще будет»[24]. Такое уравнивание неизвестного прошлого с будущим было вполне естественным. Подлинный провидец, такой как Калхас Фесторид, знает «все, что минуло, что есть и что будет»[25], а вечные боги времени не знают. Вспомните надпись на изображении Исиды в Саисе, где Исида говорит о себе: «Я есть все бывшее, и будущее, и сущее, и никто из смертных не приподнял моего покрова»[26].

Филологи сходятся в том, что две главные поэмы Гесиода написаны после Гомера, хотя в каждой из них есть элементы, которые могут быть такими же старыми, как и содержание «Одиссеи» и даже «Илиады». «Теогонию» относят к более позднему периоду; возможно, она написана на целое столетие позже, чем «Труды и дни». Поэтому иногда «Теогонию» приписывают другому автору, которого можно назвать Гесиодом-II.

Стиль и приемы Гесиода

Хотя местами «Трудам и дням» свойственно изящество, стиль Гесиода в целом уступает гомеровскому. Возможно, дело в том, что сама тема не так легко поддается поэтическому переложению, а может быть, Гесиод меркнет на фоне величия и всенародной славы Гомера. Естественно, слава «Илиады» и «Одиссеи», когда эти эпические поэмы были доведены до совершенства, лишала других поэтов, в том числе и Гесиода, уверенности в себе. Ситуацию можно сравнить с временами Микеланджело и Рафаэля, вокруг которых образовалась своего рода художественная пустыня.

Главный упрек, который можно бросить Гесиоду, заключается в том, что ему недостает стремительности и гибкости Гомера. Многие его стихи следуют друг за другом сбивчиво, в ритме стаккато. Впрочем, это часто было неизбежным, и я испытываю большее уважение к автору, способному на переход от одной темы к другой без искусственных связок и «подводок». Стиль Гесиода прост и наивен, однако не отталкивает. Суровой атмосфере его стихов недостает романтичности, но чего же ожидать? Гесиод, в более буквальном смысле, чем Гомер, был учителем, наставником. К нему проникались симпатией не так охотно, как к сказителю, который к тому времени уже был окружен героическим ореолом.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что приемам Гесиода недостает гомеровских блеска и универсальности. Даже в наши дни на сотню тех, кто знает Гомера, приходится всего один знаток Гесиода, и так, по-моему, было всегда. Может показаться, что позднейшая поэма, «Теогония», первой привлекла к себе внимание; ее прокомментировал основатель стоицизма Зенон Китийский (IV – 2 до н. э.) и отредактировали Зенодот Эфесский (III – 1 до н. э.) и Аристофан Византийский (II – 1 до н. э.). Первым