Я совершенно ошеломлен тем, насколько это на нее совсем не похоже. Мебель старая, что полностью контрастирует с ее сиреневыми стенами, и она не смогла оставить свой след в пространстве, которое должно было стать ее безопасным убежищем. По какой-то причине это чертовски разрушает мое черное сердце.

Не желая слишком сильно вторгаться в ее личное пространство, я поворачиваюсь, чтобы уйти, и именно тогда замечаю изношенные петли на ее двери. Я знаком с причиной, по которой это происходит — постоянное снятие двери оставляет свой след.

Эти ублюдки.

Я сжимаю свою кепку, во мне нарастает разочарование из-за того, что они с ней сделали, и я клянусь здесь и сейчас двигаться чертовски быстрее, чтобы ей не пришлось возвращаться сюда. Если это означает, что мне тоже придется иметь дело с гребаным десятилетним мальчиком, то пусть будет так.

Раздраженно хлопнув за собой дверью, я тащусь вниз по лестнице в кабинет ее отца. Моя кровь закипает, когда я вижу стол, на котором причинили Бетани столько боли, и я хочу сжечь эту чертову штуку, чтобы отправить сообщение, но я пообещал ей, что не буду афишировать свое присутствие.

Мне требуется все, что у меня есть, чтобы обойти это. Я устанавливаю свою камеру на книжный шкаф, который стоит в углу, откуда открывается прекрасный вид на всю комнату, и с таким радиусом действия я должен быть в состоянии слышать звуки и из столовой.

Как только я доволен расположением своего оборудования, я подхожу к столу, отказываясь смотреть на его столешницу, пока роюсь в ящиках.

Бетани была права, ему действительно наплевать на то, что он оставляет свои вещи на виду. Этот человек думает, что он крутое дерьмо, неприкасаемый, и я собираюсь заставить его подавиться этой мыслью, когда уничтожу его.

Долговое письмо за долговым письмом лежат стопкой высоко в его верхнем ящике. У него даже есть долги от ростовщиков.

Должно быть, именно поэтому он решил продать девственность своей гребаной дочери — чтобы выпутаться из долгов.

Невероятно.

Чертовски жалкий.

Я хочу разорвать его на части. Я хочу, чтобы какой-нибудь ублюдок прижал его к земле и нашел его гребаную простату стальным ломиком. Вторгнуться в тело этого ублюдка против его воли. И тогда, только тогда, я получу удовольствие увидеть, как его мозг разлетится по стенам после того, как я всажу в него пулю.

Я подхожу ко второму ящику, мои ноздри раздуваются, когда с моих губ срывается проклятие.

Заметки, распечатанные электронные письма и другие документы заполняют маленький деревянный ящик, и все это говорит о ценности Бетани.

Миллионы, они хотят заработать на ней миллионы, и меня от этого тошнит.

Как они могут не видеть, что она бесценна? Гребаное бесценное сокровище?

Я, блядь, куплю ее сам, если понадобится, но я думаю, что это только причинит ей еще большую боль.

С тяжелым вздохом я закрываю ящик. На данный момент у меня есть все, что мне нужно, и я боюсь, что если я копну глубже, то найду фотографии или что-то в этом роде с моей девушкой, что сведет меня с ума и заставит отправиться на массовую охоту, и как бы мне это ни было ненавистно, я на мизинце пообещал.

В любом случае, это не имеет значения. Их время на исходе. Они просто, блядь, еще этого не знают.

Два дня. Этому ублюдку требуется два дня, чтобы переступить порог его офиса, и как только я получаю уведомление о том, что кто-то вошел, я спешу к своей установке, желая увидеть его в режиме реального времени. Я не смог разглядеть его полностью, когда наблюдал, как он выходил из дома на днях. Я хочу посмотреть, как ему, черт возьми, удается жить с самим собой и что он делает.

Я был готов встать на доску для серфинга солнечным субботним днем, но это может подождать. Я надеялся взять Бетани с собой на прогулку или даже прокатить на грузовике, чтобы начать учить ее водить, но она не отвечала на мои сообщения.

Я проверил запись с камеры, сделанную ранее, и чувствовал себя от этого виноватым, когда она не ответила, ту, что была за пределами ее комнаты, и сократил время на пару часов, чтобы проверить движение. Последнее движение было час назад, когда она тихо проскользнула в свою спальню. Я просто рад, что у нее есть немного уединения и она вдали от них.

Я надеюсь, что она рисует. Увидев ее зарисовки нас на доске для серфинга, я увидел ее необузданный талант, ее страсть и то, каким могло бы быть ее будущее, если бы она этого захотела. Мне нравится, что у нее есть возможность ненадолго сбежать от своей реальности.

Я хотел пристать к ней, узнать, почему она не прислала сообщение, но потом понял, каким нуждающимся мудаком я был, и вот тогда я схватил свою доску для серфинга. Кажется, единственный раз, когда я вижу ее красивые голубые глаза, это когда ее отец или мать выгоняют ее, и как бы сильно я не хотел, чтобы она была рядом с ними, я чувствую вину за то, что хочу, чтобы они снова вышвырнули ее.

Я чертовски эгоистичен.

Но теперь я здесь, с тремя ноутбуками, выстроившимися в ряд на моей барной стойке для завтрака, одетый только в спортивные шорты. Если бы ей угрожала какая-то опасность, я бы все равно побежал туда в таком виде, так что я не волнуюсь.

Я увеличиваю громкость ноутбука, и комната на экране оживает. Я вижу, как ее отец опускается в свое кожаное кресло с легким изгибом губ, устраиваясь поудобнее и вытягивая ноги, как будто он чертов король.

Я, блядь, презираю его. Презирать — недостаточно сильное слово. Ненавидеть? Неа. В любом случае, я знаю, что хочу расчленить его на части. Я разрежу его скользкий маленький член на ломтики салями, пока он еще, блядь, прикреплен к нему, и заставлю его почувствовать всю боль и страх, которые испытывала его дочь столько лет.

Это еще одно осознание, к которому я пришел за последние два дня. Несмотря на то, что он по уши в долгах, он годами готовил Бетани к этому.

Никаких прогулок верхом.

Никакого телефона.

Не садиться за руль.

Никакой жизни.

Ничего, кроме удовлетворения его гребаных карманов.

Все это