Шрифт:
Закладка:
Он смотрел, как Рут берет пуговицу, рассматривает ее. Потом переводит взгляд на него.
– Мое, – произнесла она.
Он понимал, что она имеет в виду. Не пуговицу, а слова на ней.
«Не будет ли тогда, как прежде, слишком поздно?»
Уютную маленькую гостиную на мгновение заполонили голоса сторонников Робинсон, гневно скандирующих: «Слишком поздно! Слишком поздно!»
Это была неполная строка из стихотворения, в котором по иронии судьбы говорилось о прощении.
– Не понимаю… – Рут взяла пуговицу. – Почему здесь мои слова?
– Профессор Робинсон не спрашивала у вас разрешения воспользоваться ими?
– Нет, конечно не спрашивала. И я бы никогда… – Она умолкла на полуслове.
– Что?
Поэтесса некоторое время смотрела на огонь, прижав к лицу тонкую руку с выступающими синими венами, потом встала и минуту спустя вернулась с ноутбуком, открыла его у себя на коленях.
– О черт!
– Что?
Он подошел к ней, наклонился. Электронное письмо пришло от Д. Шнайдер месяц назад. Она запрашивала разрешение использовать одну эту строку в кампании по сбору денег на университетское исследование по улучшению системы здравоохранения. На бланке стояла кнопка «Ответить отправителю».
– И вы ответили?
– Вероятно.
Рут перешла в папку «Отправленные». И да – быстро отыскала там свой ответ: «Хер вам. Со всей искренностью, Рут Зардо».
– Ответ довольно ясный. – Арман выпрямился. – Но они вашу строку все равно взяли.
Возможно, это объясняло, подумал он, почему и профессор, и мадам Шнайдер весь вечер избегали Рут, несмотря на более позднее заявление Робинсон. Наверное, они почувствовали себя довольно неловко, когда увидели ее там.
– Профессор Робинсон утверждает, что они приехали из Британской Колумбии, чтобы повидаться с вами. Что они специально для этого и отправились на вечеринку.
– Вранье.
– Вы уверены?
– Ты думаешь, я не знаю, что такое вранье?
– Я думаю, вы получаете немало обращений с просьбами и, возможно, в минуту…
– Безумия?..
– …вы согласились.
– Встретиться с теми, кому я уже отказала? Зачем я стала бы это делать?
– Вы могли и не вспомнить, кто они.
Рут откинулась на спинку стула и сердито посмотрела на него:
– Когда это я в последний раз соглашалась встречаться с кем-то? В особенности для того, чтобы поговорить о моей поэзии.
Аргумент был веским.
Рут ненавидела разговоры о своей поэзии, потому что она – поэзия – говорила сама о себе. И еще поэтесса втайне боялась, что не сможет как следует объяснить, что она написала и зачем, и выставит себя косноязычной и нуждающейся в лечении.
Она держала пуговицу двумя пальцами, вытянув руку, словно пуговица воняла.
– И что мне с этим делать?
– Беспокоиться по данному поводу нет нужды, – сказал он, взяв у нее пуговицу. – Можно это дело спустить на тормозах. Я могу переговорить с профессором Робинсон и напомнить ей о вашем электронном письме. Вы можете переслать его мне?
– И скажите ей, чтобы она все деньги, которые заработала на моей поэзии, отправила в Лапорт.
Он улыбнулся:
– Я ее попрошу. Если у меня ничего не получится, обратитесь к своему адвокату.
– У меня нет денег.
– Об этом можете не волноваться. Расходы на адвоката войдут в сумму иска. – Он наклонился и прошептал: – Вы всегда можете продать немного вашей травки.
Она рассмеялась.
– Нынче спрос на сныть невелик. – Потом посерьезнела и сказала: – Merci, Арман.
Они оба знали, что ему за это могут предъявить обвинение в конфликте интересов. Но Гамаш, как в свое время его отец, понимал, что иногда конфликт интересов необходим.
Глава двадцать пятая
Арман, так же как Изабель, обошел оберж сзади и лишь после этого направился внутрь.
Он прошелся по лыжне, по которой много раз катался с друзьями зимними днями в молчаливом лесу, где тишину нарушает только звук скольжения длинных узких лыж по снегу: шшшшш-шшшшш-шшшшш. Ритмический, способствующий размышлениям. Над головой сквозь ветки пробивается солнце…
Шшшшш-шшшшш-шшшшш.
Они проходили по лыжне несколько километров, потом поворачивали назад и заканчивали прогулку в бистро. Отстегнув лыжи, прислоняли их к стене, входили с раскрасневшимися щеками внутрь, садились у открытого огня и пили горячий шоколад, или виски, или ромовый пунш. И поддразнивали друг друга: ну ты, парень, и запыхался.
Но сегодня тяжелые сапоги Армана вытаптывали узкую лыжню, ведущую к палатке. Полицейские Sûreté прочесывали лес в поисках орудия убийства или каких-то улик, которые легче заметить при дневном свете.
Услышав чьи-то шаги, старший агент повернулся и хотел было уже прогнать искателя диковинок. Но, увидев, кто идет по тропе, старший и остальные агенты выпрямились и отдали честь.
– Bonjour, – сказал Гамаш. – Bonne année. Нашли что-нибудь?
– Пока ничего, patron.
Он зашел в палатку. Там стояла какая-то пугающая тишина. Он остановился на том месте, где рассталась с жизнью Дебби Шнайдер, и огляделся. Потом на секунду закрыл глаза, представляя себе то, что невозможно увидеть. Затем покинул палатку и быстрым шагом направился в оберж.
Остановившись у лестницы, ведущей в подвал, он задумался, посмотрел вниз. Его взгляду предстали не ярко освещенные ступеньки и не свежевыкрашенные стены, а склеп. В одно мгновение он перенесся в прошлое, в тот час, когда впервые преследовал призраков старого дома Хадли и загнал их в эту поганую нору.
Он увидел плотные сети паутины, скелеты отравленных крыс, заползших умирать в угол.
Он снова ощутил запах разложения, гниения, который ударил ему в нос, когда он направил луч фонарика глубже в темноту. Толстенные электрические провода, свисавшие с балок, касались его головы. Лица. Плеч.
Вдруг провода начали шевелиться. И он понял, что подвал кишит змеями.
А потом увидел и кое-что похуже.
Но теперь он сказал себе, что те воспоминания принадлежат прошлому. Другому времени. Другому месту. И все же, спускаясь, он чувствовал холодок, который поднимался, как вода в наводнение, от щиколоток к коленям. К животу, груди.
Потом холодок достиг шеи, накрыл его с головой… И на миг Арману показалось, что он сейчас утонет в воспоминаниях.
– Patron, – раздался голос Жана Ги словно откуда-то издалека.
Арман почувствовал чью-то руку на своем предплечье.
– Вы как будто не спешили, – сказал Жан Ги; голос его звучал легко, но хватка была крепкой. – Изабель решила, что вы вернулись в постель, но я вас защитил. Сказал, что вы, вероятно, забыли, где мы.
– Merci.
Они оба знали, что это не добродушная поддевка, это спасение. Благодаря Жану Ги призраки отступили назад в стены. Назад в память. Там их
