Шрифт:
Закладка:
— Слышь, пойдем-ка в кафе, приготовим еще бутылочку того же!
Джордж не ответил, и приятель повторил свое предложение.
— Оставь меня в покое! — с яростью бросил он в ответ.
— Черт тебя дери, я же тебе ничего не сделал! — крикнул тот с вполне понятной обидой.
Они остановились на углу, откуда начиналась другая улица, уходя под тень деревьев, в темноту, в неприятное уединение. «Извини. Я дурак. Извини, что налетел на тебя, ты же ни в чем не виноват». Он неловко повернул назад.
— Знаешь, я лучше пойду домой. Что-то мне нехорошо. Утром увидимся.
Приятель принял невысказанное извинение:
— Ладно. Завтра увидимся.
Все дальше уходила фигура приятеля, пока не исчезла, пока не стихли его шаги. И Джордж Фарр остался один в городе, на земле, в мире, наедине со своим горем. Музыка доходила смутно, как тревожный ропот в весенней ночи, смягченная расстоянием: тоска, неутолимая ничем. «О господи! О господи!»
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Наконец Джордж Фарр прекратил всякие попытки увидеть Сесили. Сначала он звонил ей по телефону, настойчиво и напрасно, так что в конце концов эти телефонные звонки стали самоцелью, а не средством: он даже забыл, зачем он ей названивает. Наконец он сказал себе, что ненавидит ее, что уедет отсюда; кончилось тем, что он стал избегать ее с тем же упорством, с каким раньше добивался свидания. Прячась по закоулкам, как преступник, он бродил по городу, избегая ее, чувствуя, как останавливается сердце, когда случайно мелькнет ее неповторимый облик. А по ночам он метался без сна, думая о ней, вскакивал, наспех одевался, ходил мимо ее темного дома и в затяжной тоске смотрел на окно комнаты, где она лежала, теплая, нежная, в сокровенности сна, и, возвратясь домой, засыпал, видя ее в отрывочных сновидениях.
И когда пришла ее записка, он испытал облегчение, острое и горькое, как боль. Взяв из окошка почты квадратный белый конверт и увидев ее нервный почерк, опутавший бумагу, как паутина, он почувствовал что-то вроде оглушающего, безмолвного сотрясения мозга. «Не пойду», — сказал он себе, зная, что пойдет, вновь и вновь перечитывая записку, не зная, в силах ли он вынести свидание с ней, в силах ли говорить с ней, касаться ее.
Раньше назначенного времени он уже сидел наверху, скрытый от взоров поворотом лестницы, ведущей на балкон. Лестница заканчивалась широкой деревянной балюстрадой; от ее подножия длинным туннелем шло к выходу, к свету, узкое помещение аптеки-кондитерской, все пропитанное смешанным запахом карболки и сладких сиропов, запахов химической, искусственной чистоты.
Он видел, как она вошла, и, привстав, увидал, что она сначала остановилась, заметив его, и потом, в луче света, падавшего сзади из двери на ее белое платье, окружая ее неглубоким нимбом, она, словно во сне, пошла к нему, постукивая каблучками. Он сел, весь дрожа, слушая стук каблучков по ступенькам. Потом увидел ее платье и, чувствуя, как перехватило дыхание, взглянул ей в лицо, и она, не остановившись, как птица с лету, упала в его объятия.
— Сесили, ах, Сесили… — прошептал он, принимая ее поцелуй. Но тут же отвел губы. — Ты меня чуть не убила!
Она быстро притянула его лицо к себе, что-то шепча у его щеки. Он крепче обнял ее, и они долго сидели так, не двигаясь. Потом он прошептал:
— Ты все платье изомнешь, наверно, тебе так неудобно!
Но она только покачала головой. Наконец она села как следует.
— Это мне? — опросила она, беря бокал с замороженным сладковатым питьем, стоявший на столе. Другой стакан она подала ему, и он взял его, не сводя с нее глаз.
— Теперь нам надо пожениться, — сказал он уверенно.
— Да? — Она отпила глоток.
— А как же иначе? — удивился он.
— Наоборот — теперь нам уже незачем жениться! — Она, прищурившись, посмотрела на него и, увидев его растерянное лицо, громко расхохоталась. Эта грубость, прорывавшаяся в ней иногда, так не вязалась с ее безупречной, врожденной утонченностью, что Джордж Фарр каждый раз испытывал неловкость. Он, как и большинство мужчин, был стыдлив по природе. С неодобрением, молча, посмотрел он на нее. Она поставила стакан, прижалась к нему всей грудью. — Джордж, что ты?
Растаяв, он снова обнял Сесили, но она отвела губы. И он выпустил ее, чувствуя по ее сопротивлению, что он победил.
— Но разве ты не пойдешь за меня замуж?
— Миленький, да ведь мы уже поженились! Разве ты во мне сомневаешься? Или тебе нужно брачное свидетельство, чтобы остаться мне верным?
— Ты знаешь, что нет. — Не мог же он ей сказать, что ревнует, что не верит ей. — Но если…
— Если что?
— Если ты не хочешь выйти за меня замуж — значит, ты меня не любишь!
Она отодвинулась от него. Глаза у нее потемнели, стали синими.
— Как ты можешь? — Она отвернулась, не то вздрогнув, не то пожав плечами. — Впрочем, я так и думала. Что ж, видно, сглупила. Значит, ты… ты просто… просто развлекался со мной, да?
— Сесили… — Он пытался снова обнять ее. Она уклонилась, встала.
— Я тебя не виню. Наверно, каждый мужчина поступил бы так на твоем месте. Всем мужчинам только это от меня и нужно. Так что лучше уж ты, чем кто-нибудь другой… Жаль только, Джордж, что ты мне ничего раньше не сказал, до… до того. А я-то думала, что ты — другой! — Она повернула к нему узкую спину.
«Какая она… какая она маленькая, беспомощная! А я ее обидел!» — подумал он с острой болью и, вскочив, обвил ее руками, не думая, что их могут увидеть.
— Не надо! Не смей! — шепнула она, быстро оборачиваясь. Глаза у нее опять позеленели. — Увидят! Сядь сейчас же!
— Не сяду, пока не возьмешь свои слова обратно!
— Сядь! Сядь сейчас же! Прошу тебя! Джордж! Пожалуйста!
— Возьми свои слова обратно!
Глаза у нее опять потемнели, он увидал в них ужас и, выпустив ее, сел на место.
— Обещай, что ты никогда, никогда, никогда больше не будешь!
Он тупо обещал, и она села рядом с ним. Ее рука скользнула в его руку, и он поднял голову.
— Почему ты так обращаешься со мной?
— Как «так»? — спросил он.
— Говоришь, что я тебя не люблю. Какие доказательства тебе еще нужны? Как я могу доказать? Что ты считаешь доказательством? Скажи — я все сделаю! — Она посмотрела на него с нежным смирением.
— Прости меня! — униженно попросил он.
— Я
