плохое. Он знал, что, возможно, не сможет рассчитывать на такую же поддержку в будущем. Более того, опросы общественного мнения выявили негативное отношение к нему за применение военной силы в октябре 1993 года[296]. Выборы в Думу привели к власти новую комбинацию оппозиционных сил (радикальных националистов и коммунистов), на этот раз мобилизованных политическими партиями, более организованными, чем парламентские фракции, поддерживавшие Хасбулатова и Руцкого. Через два месяца новая Дума объявила амнистию всем политическим деятелям, арестованным в октябре 1993 года, а также путчистам августа 1991 года.

Ельцин был взбешен амнистией и неспособностью своей администрации ее предотвратить. Он был полон дурных предчувствий относительно лояльности военных и разочарован итогом выборов. В январе 1994 года он на несколько недель пропал и, по мнению некоторых из его сотрудников, вернулся другим человеком. Мемуары показывают, что его немедленной реакцией на эти разочарования, помимо депрессии и выпивки, стал сдвиг к более авторитарному и непубличному стилю управления. Изучение эволюции его лидерства показывает, что его всегда персоналистский стиль работы раньше был доступным, открытым для предложений и консультаций. Однако после 1993 года Ельцин исключал окружающих из процесса принятия решений, позволял преобладать в отношениях со своим персоналом неоцаристскому компоненту, который я буду называть «патриархальным». Он замкнулся в себе[297]. В настоящей главе основное внимание будет уделено поведению Ельцина на этом этапе политической оборонительной позиции. Сначала мы рассмотрим трансформацию стиля управления Ельцина в отношениях с его администрацией и кабинетом, а затем проанализируем изменение его стратегии по поддержанию авторитета после 1993 года.

Ельцин как патриарх

В главе пятой я отмечал, что стили управления советских лидеров варьировались от в высшей степени персоналистских до «управленческих», что выражалось в степени, в которой они прорабатывали проблемы со своими кабинетами и администрациями (или без них, через их голову). Горбачев сочетал в себе некоторые персоналистские черты с по большей части исполнительным стилем управления. Но после того, как он был вынужден уйти в политическую оборону, он стал более независимым в своих действиях и менее склонным к советам, чем прежде. Ельцин всегда был гораздо более персоналистским лидером, чем Горбачев, но это его качество усилилось еще больше, когда он занял политическую оборону.

Персонализм необязательно означает деспотизм, хотя все деспоты по определению персоналистичны. Персонализм – это форма правления, при которой лидер не подотчетен – формально, регулярно и часто – институтам, имеющим возможность существенно ограничить его свободу действий. Кроме того, персоналистические правители могут быть щедрыми, порядочными и сдержанными; это необязательно тираны, капризные или развращенные. Патриархат – это форма персонализма, при которой политическое сообщество рассматривается как семья, где лидером является pater familias; патриархи обычно опираются на традицию, а не на харизму или рационально-правовые нормы, чтобы подтвердить свою привилегию править так, как им заблагорассудится [Weber 1947: 346; Bendix, Weber 1960: 330–360; Chehabi, Linz 1998, ch. I][298]. Но это понятие ничего не говорит о том, как правитель распределяет вознаграждения, будь то раздача материальных благ или почетных званий, и насколько он великодушен или скуп, отзывчив или невосприимчив к личным чувствам своих подчиненных.

Изучение мемуарной литературы, подкрепленное личными беседами автора с некоторыми из подчиненных Ельцина, позволяет лучше понять природу его самооценки как лидера. Как было сказано в главе второй, Ельцин всегда правил своими административными владениями как царь и господин; у него всегда было о себе патриархальное представление. Таким образом, даже до 1994 года по отношению к своему ближайшему окружению он считал себя главой семьи, лидером, который требовал полной лояльности к себе и своим командам и который имел право на свое усмотрение распоряжаться общественной и (иногда) частной жизнью своих подчиненных. В этих отношениях не было ничего обезличенного, ничего основанного на процедурных правилах или прерогативах должности, кроме его собственного восприятия. Сотрудники и чиновники президентской администрации были его приближенными, а не помощниками. Он относился к своему окружению как к семье, главой которой он был, а не как к корпусу профессионалов, которым он руководил как исполнительный директор. Это не просто теория; это имело поразительные поведенческие последствия.

Ельцин заставлял своих подчиненных стремиться к совершенству в тех рамках, которые он диктовал. Бонет в своем исследовании работы Ельцина в Свердловске пишет, что он настаивал на том, чтобы все его помощники носили строгую одежду [Bonet 1995: 8]. Когда они оказывались одеты в его понимании недостаточно формально, он заставлял их вернуться домой и переодеться. Он также «превратил обком в волейбольную лигу», разделив его на пять команд, в которых должны были играть работники обкома, как для воспитания дружелюбия, так и для улучшения физического состояния его политической элиты [Бонет 1994:123; Бурлацкий 1997: 123]. На посту президента России Ельцин продолжил эту практику. После августовского путча 1991 года он приказал построить дом, где будут жить он, его жена и семьи его дочерей, а также все высшие должностные лица его администрации с семьями. Он настоял на том, чтобы одна квартира была общей для жителей этого многоквартирного дома, чтобы они могли проводить там совместные торжества. Точно так же Ельцин настаивал на том, чтобы члены его окружения разделяли его страсть к игре в теннис и проявляли должное почтение, проигрывая ему на корте. Он организовал Президентский клуб, в который избирательно принимали членов его аппарата и кабинета. Он требовал, чтобы в его присутствии или в Президентском клубе не звучал мат[299].

Бывший пресс-секретарь Ельцина В. В. Костиков в своих воспоминаниях отмечает, что тот считал себя «чем-то вроде отца большого семейства». Ему нравилось выставлять напоказ свой авторитет как патриарха; ему нравилось, когда он мог потребовать от кого-нибудь извинений за бюрократическую халатность – «попросить у папы прощения». Ему нравились застолья с водкой, где он произносил длинные тосты и наслаждался своей ролью главы семейства [Костиков 1997: 8, 25].

В воспоминаниях коллег и мемуарах самого Ельцина встречается много примеров такого отношения. Костиков утверждает, что Ельцин питал к Гайдару сентиментальные чувства, почти любовь, и говорит, что для Ельцина Гайдар был его «вторым я» [Костиков 1997: 157, 278]. Сообщается, что Ельцин говорил, что Чубайс и Немцов ему «как сыновья»[300]. «Литературный негр» Ельцина (а позднее глава администрации) В. Б. Юмашев в одном из мемуаров изображен на фотографии вместе с Ельциным; подпись под фотографией гласит: «Для президента В. Юмашев почти как сын. Недаром его отчество Борисович» [Стрелецкий 1998, поел, с., без номера][301]. Воспоминания Костикова (1997) озаглавлены «Роман с президентом». Бывший пресс-секретарь и помощник Ельцина