Шрифт:
Закладка:
Когда выглянуло солнце, музыка на привокзальной площади стихла и вскоре я уехал на подкидыше в Узуново. Подкидыш — это дизельный локомотив, который тащил за собой два зеленых вагона-плацкарта. В них собрались в основном пожилые люди с баулами. Один из дядек, угостивший меня котлетами и хлебом с салом, сказал женщине-контролеру что я его племянник, так что денег с меня не требовали. Ему же рассказал историю, что я детдомовец и возвращаюсь в московский интернат, сгоняв к дальним родственникам в Воронеж. Дядька сообщил, что если на электричках передвигаться, то в Москву быстрее и удобнее было бы ехать через Рязань, но тут уж я руками развел — мол, получилось, как получилось.
Из Узуново до Москвы, до Павелецкого вокзала, доехал на электричке — которую прождал пару часов. В ней уже, по причине близости столицы, история про возвращающегося в интернат детдомовца вряд ли бы сработала, предполагаю могли и в милицию сдать. Но здесь уже были нормальные, приподнятые над землей платформы, по которым от контролеров я перебегал два раза — вместе с толпой безбилетников человек в десять, а то и двадцать.
В Москве оказался к вечеру, и город меня неприятно поразил. Столица, даже летняя и вечерняя — когда не все недостатки видно, выглядела потрепанной и совсем неухоженной. Как будто не в один из лучших мегаполисов мира, а в третий мир попал. Везде вездесущие неказистые ларьки и вездессущие пьяницы — реально, столько пьяных людей на улицах российских городов я никогда в жизни не видел; аляповатая мусорная реклама, везде валяющиеся окурки и курящие люди; озабоченные лица без улыбок — как будто смотрю в злое кривое зеркало, я просто не узнавал родной город.
До Ленинградского вокзала доехал на метро, перепрыгнув через старые турникеты — никаких карт «Тройка», вместо них пластиковые монетки-жетоны. На них, впрочем, у меня денег все равно не было. На Ленинградском сел в последнюю электричку до Твери, до которой благополучно и доехал — контролеров в ночном составе не было, билеты никто не проверял. Ну, как благополучно доехал — поучаствовал в небольшой драке в вагоне, когда в компании попутчиков отбуцкали и сдали зашедшему на очередной станции наряду милиции пьяного буяна. Судя по реакции случайных товарищей, подобное здесь в порядке вещей — никто сильно из-за случившегося не переживал. Господи, да в мое время такая драка — с попыткой изнасилования пьяным телом девчонки во всех интернетах бы была, а здесь никто по итогу и не волновался сильно, даже сама спасенная. В общем, из неожиданного приключения вышел без повреждений, но с впечатлениями.
В Твери оказался около полуночи. Это город я знал хорошо, был здесь не раз, но… в общем, очень удивился, когда на привокзальной площади не увидел огромного здания собора. Неожиданно, но ладно.
От вокзала я повернул налево и двинулся по плохо освещенной разбитой дороге. Через километр примерно начнется частный сектор, и в нем есть дом, где всем здесь известная бабка торгует самогоном. Тридцать рублей бутылка у нее стоила после того как доллар подорожал, а сколько до этого стоила, Ира не помнила. Да-да, именно так: продающая самогон бабка — единственная ниточка, по которой я могу Иру найти. Единственная, но весьма надежная, есть верить рассказам мой случайной знакомой, которая за пару дней вывалила на меня столько личного, что не каждому близкому человеку доверишь.
Я знал, что Ира жила у бабушки в Твери, здесь и училась. Семья же ее жила в Москве, и она ездила к ним на выходные; у Иры был довольно обеспеченный отчим, и каждую неделю она привозила с собой вытащенные у него из кошелька сто долларов, потому как доллары у него в кошельке всегда были в наличии. Тогда пластиковые карты не были распространены как предмет обихода для обычных граждан — терминалов для них просто не было, а вот доллары ходили едва ли не наравне с рублями. Так, что даже ценники в некоторых магазинах — с той же бытовой техникой, в долларах были. Это тоже Ира мне рассказывала; она вообще много чего рассказывала о себе, вплетая детали реалий своей юности, мне незнакомые.
Украденные доллары старшие товарищи из компании Иры — те, у кого паспорт был, меняли в обменнике. Получалось пятьсот-шестьсот тысяч рублей — почти среднемесячная заработная плата в те годы, после чего пару дней в компании царило безудержное оплачиваемое веселье, пока деньги не кончались. И так до следующего понедельника, пока Ира снова не возвращалась в Тверь с деньгами — иногда денег в кошельке было много, и у нее получалось «незаметно» вытащить и двести, иногда и триста долларов.
Обо всем этом Ира рассказывала мне довольно подробно, как и о том, что обычно сразу после посещения клуба, под утро, практически всегда они шли к бабке у вокзала за добавкой самогона, который на самом деле не самогон, а спирт разбавленный, но никого это не волновало. И вот дом этой самой всем известной привокзальной бабки я сейчас искал.
Сегодня понедельник, уже вторник вернее, деньги Ира должна была привезти, так что под утро — если найдут эту бабку-самогонщицу, вероятность встретить возвращающуюся из клуба девушку, ведущую компанию на «самогонное афтерпати», довольно велика. Но даже если не сегодня, то на этой неделе Ира точно должна быть здесь.
Я хорошо помнил эту часть ее рассказов: самое ее счастливое лето в жизни. Она его запомнила очень хорошо, потому что после того, как в августе грянул кризис, у ее отчима дела пошли сильно под откос — он перед самым обвалом взял крупную сумму в долг, в долларах. Банки тогда кредиты просто так не давали, поэтому взял он в долг у серьезных людей, которых тогда еще не начали называть уважаемыми. Имея рублевый доход, отдавать долги пришлось, продав дом и две квартиры, после чего жизнь и Иры, и ее отчима с остальной семьей — из которой Ира вскоре ушла, навсегда поссорившись с матерью, покатилась под откос.
В общем, в веселое,
