наказан.

Она встала и склонилась ко мне.

– Я люблю тебя, – сказала она.

– Чушь.

– Верно. А как насчет «ты мне нравишься»?

– Неплохо. Я…

Вдруг озноб и онемение ветром промчались вдоль моей спины. Застыв, я попытался отразить мысленный натиск, очистив сознание.

Меня кто-то искал. Наверняка кто-то из Амбера, с помощью моего Козыря или чего-то вроде того. Ощущение ни с чем не перепутать. Если это Эрик, значит, он оказался крепче, чем я предполагал; в последний раз я почти выжег его мозг. Это не мог быть Рэндом, если только его не выпустили из тюрьмы, что вряд ли. Если это Джулиан или Каин, пусть катятся ко всем чертям. Блейз, скорее всего, мертв, и Бенедикт, возможно, тоже. Оставались Жерар, Бранд и сестры. Из них только от Жерара мог ждать я добра. Поэтому я изо всех сил противился зову и справился с ним. Ушло на это минут пять, и, когда все кончилось, я был покрыт потом и тело мое сотрясал озноб, а Лоррейн с удивлением смотрела на меня.

– Что случилось? – спросила она. – Ты еще не пьян, да и я тоже.

– Приступ, – ответил я. – Иногда со мной такое случается. Эту болезнь я подцепил на островах.

– Я видела лицо, – сказала она. – То ли на полу, то ли в своей голове. Лицо старика. Воротник его одежды был зеленым, и он был похож на тебя, только борода седая.

Я дал ей пощечину.

– Врешь. Не могла ты…

– Я говорю только то, что видела! И не бей меня! Я не знаю, что это значит! Кто он?

– Думаю, мой отец. Боже, как странно…

– Что случилось? – повторила она.

– Припадок, – ответил я. – Иногда он обрушивается на меня, и тем, кто рядом, кажется, что они видят моего отца на стене или на полу. Не беспокойся, это не заразно.

– Чушь, – отрезала Лоррейн. – Ты все врешь.

– Знаю. Только прошу, забудь об этом.

– Почему же я должна забыть?

– Потому что я нравлюсь тебе, – пояснил я. – Помнишь? И еще потому, что завтра я должен вздуть Харальда.

– Верно, – согласилась она.

Меня снова затрясло. Она взяла одеяло с кровати и набросила мне на плечи. А потом налила вина, я выпил. Она села рядом, примостив голову мне на плечо, я обнял ее. Снаружи взвыли дьяволовы ветра, часто забарабанил прилетевший с ними дождь. Словно кто-то постучал в ставни. Лоррейн слегка взвизгнула.

– Не нравится мне эта ночь, – объявила она.

– Мне тоже. Придвинь сундук к двери, одного засова может быть мало.

Пока Лоррейн выполняла мою просьбу, я развернул стул так, чтобы сесть лицом к единственному окну. Достал из-под кровати Грейсвандир и вынул клинок из ножен. Погасил все огни в комнате, оставив только свечу по правую руку от себя.

И снова сел с оружием на коленях.

– Что мы делаем? – спросила Лоррейн, присаживаясь на кровать слева от меня.

– Ждем, – отвечал я.

– Чего?

– Не уверен, но ночка очень уж подходящая.

Она вздрогнула и прижалась ко мне.

– Знаешь, тебе лучше уйти, – сказал я.

– Знаю, – ответила она, – только я боюсь выйти. Здесь ты сумеешь защитить меня, ведь правда?

Я покачал головой:

– Не уверен, сумею ли я защитить и себя самого.

Она тронула Грейсвандир.

– Что за дивный клинок!.. Никогда такого не видела.

– Второго такого и нет, – промолвил я.

Рука моя чуть подрагивала, и клинок слегка поворачивался, отражая свет. Лезвие то казалось запятнанным нелюдской оранжевой кровью, то лежало на моих коленях белым как снег, то розовело женским соском и подрагивало вместе с моей рукой.

Я гадал, как сумела Лоррейн увидеть во время попытки связи то, чего не видел я сам. Она никак не могла придумать ничего столь подходящего случаю.

– Есть нечто странное и в тебе, – сказал я.

Она помолчала, пока пламя свечи не колыхнулось несколько раз, затем произнесла:

– У меня есть второе зрение[102]. Слабое. Моя мать видела лучше, и мне говорили, что моя бабка была колдуньей. Но я ничего такого не умею. Ну почти ничего. Давно уже не пробовала. Если я ворожу, то всегда теряю больше, чем получаю.

Потом она умолкла, и я переспросил ее:

– Что ты имеешь в виду?

– Я приворожила моего мужа, – ответила она, – и кем он оказался? Не пытайся я ворожить, была бы счастливей. Я хотела хорошенькую дочку… а случилось совсем другое…

Лоррейн вдруг умолкла, и я понял, что она плачет.

– В чем дело? Я не понимаю…

– Я думала, ты знаешь…

– Нет, боюсь, что нет.

– Она-то и была тем ребенком, которого нашли мертвым в Кругу Фей. Я думала, ты знаешь…

– Сожалею.

– Ах, если бы у меня не было этого дара! Я им уже не пользуюсь, но он все равно всегда со мной. Дарует видения и знаки – и никогда о том, что я могу изменить. Ох, если бы я лишилась его, и пусть морочит голову кому-нибудь другому…

– А вот этого не будет, Лоррейн. Боюсь, жить тебе с ним до конца.

– Откуда ты знаешь?

– В прошлом я знавал таких, как ты.

– И у тебя тоже есть дар, так?

– Да.

– Значит, и ты чувствуешь, что снаружи есть нечто?

– Да.

– И я чувствую. А ты знаешь, что оно тут делает?

– Ищет меня.

– Я тоже чувствую это. А зачем?

– Может быть, чтобы испытать мою силу. Оно знает, что я здесь. И раз я – новый союзник Ганелона, оно хочет разобраться, кто я и что из себя представляю…

– Это сам рогатый?

– Не знаю. Впрочем, не думаю.

– А почему?

– Если я действительно могу погубить эту тварь, глупо будет искать меня здесь, в твердыне ее врага, где сила на моей стороне. Я бы сказал, это кто-то из ее прислужников. Может быть, уж не знаю как, именно об этом поведал призрак моего отца…[103] не знаю. Если посланец сумеет найти меня и открыть мое имя, рогатый будет знать, к чему готовиться. Если он сумеет войти и убить меня – проблема решена. Если же я убью посланца, это откроет хотя бы столько о моей силе. Что бы ни случилось, рогатый извлечет из этого выгоду. И на этом этапе игры ему незачем рисковать собственной черепушкой.

Мы ожидали в полутемной комнате, минуты сгорали в пламени свечи.

– Что ты имел в виду, когда сказал «откроет мое имя»? Какое имя? – спросила Лоррейн.

– Имя того, кто почти не пришел сюда, – ответил я.

– Значит, тварь может откуда-то знать твое имя?

– Не исключено, – ответил я.

Лоррейн отодвинулась подальше.

– Не пугайся, – сказал я, – я тебе вреда не причиню.

– Я все