«Сплю… я сплю… сплюшка я!» – решила Таня, наведавшись в кухню попить водички и оценив вид за окном – он как-то особенно намекал, что в кровати сейчас значительно уютнее и приятнее!

Пока она ходила, под одеяло ввинтился Терентий, и Тане пришлось прилагать некоторые усилия, чтобы котика потеснить.

– Я тебя на диету посажу! – возмущалась она.

– Никак низззя! Не мыр… не мур… не мырмычь меня! В смысле, не мучь всякими глупостями! – выдал Терентий, изо всех сил изображая медведя в берлоге.

Его удалось откатить к стеночке, занять своё законное место и…

– Тань, а Тань! Мне тут Тявин позвонил, чтобы уточнить, а нормально ли, что у нас клетка с наёмником по коридору перемещается? – голос Врана прорвался через сонное мурлыканье Терентия.

– Что? Куда перемещается? – Таня резко села на диване. – По какому коридору? Он же в комнате был!

– Был, вчера ещё, а теперь он старательно передвигается куда-то. Аж самому интересно, куда и зачем. Его, конечно, гуси никуда не пропустят – они с нетерпением его поджидают у выхода, но просто интересно, куда это он так намылился. Тявин бы его сразу на место вернул, но ему тоже жуть как любопытно… Арна предложила было сделать ворона гриль, но я отговорил – мало ли зачем он нужен Соколовскому.

– Покой нам только снится! – сообщила Таня Терентию на сонное: «Чёчилось?»

Спешно оделась и отправилась уточнять, куда и зачем ползёт клетка с наёмником.

Шушаны на кухне не было, зато был открыт проход в гостиницу и было можно понаблюдать за вороном, который как можно дальше вытягивал шею, утыкался клювом в пол, а потом с неожиданной силой подтягивал за собой клетку.

– Ничего себе, прямо атлет какой-то! – невольно восхитилась Таня.

– Счас начальству сфотографирую! Прибудет обратно, полюбуется! – хмыкнул Вран, запечатлевая для истории первую в мире ползучую вороноклеть. – Надо же, какой упёртый…

Когда Таня вошла в коридор, наёмник заметался, сделал попытку как-то ускориться, неловко дёрнулся, чуть не перевернул клетку, а потом мрачно воззрился на Таню и Тявина с Арной, вышедших из соседней комнаты.

– С добрым новогодним утром! – радостно поприветствовала собравшихся Йиарна. – Если что… моё предложение по ворону гриль в силе!

Тявин отволок клетку обратно в комнату, и там выяснилось, что наёмник времени даром не терял – он дотянулся клювом до края стола, подтянув клетку к дивану, стянул своё прибежище сначала на диван, а потом опрокинул его на ковёр – так получилось и менее травматично, и гораздо тише.

– Однако, изобретатель! – фыркнул Тявин. – Надо бы нам устроить какой-нибудь крюк в потолке! – сказал он.

Через десять минут клетка была подвешена на крюке и довольно толстой цепи, наёмник мрачно смотрел на собравшихся, а внизу, под клеткой нарезал круги алчный Гудини, оценивший все плюсы спального отнорка, вымощенного трофейными перьями и пухом.

Клетка покачивалась, цепь поскрипывала, через прутья клетки сверкали яростью глаза ворона – готика какая-то! И тут Тане пришло в голову, что наёмник почему-то всё это время молчит:

«Не умеет говорить в птичьем виде? Странно, но Вран и его родители говорят запросто».

И тут, как по заказу, он заговорил, практически выплюнув хриплым голосом:

– Я объявляю голодовку!

Таня изумлённо уставилась на него, но это было не единственное её открытие – странные звуки с пола заставили её опустить голову и воззриться на их источник.

– Он это что делает? – тихо спросила она у Тявина.

– Смеётся и… и даже уже икает от смеха. Чего только не могут хомяки, оказывается!

Наёмник, попытавшийся было что-то ещё сказать этакое… пафосно-звучное, попросту поперхнулся от подобного звукового сопровождения!

– Пошли, – поманил Таню Тявин, а выйдя из комнаты и плотно закрыв за собой двери, пояснил: – Чем меньше у него будет зрителей, тем лучше. Гудини не считается – он очень, просто крайне положительно воздействует на наёмника! Прямо чую!

Таня вернулась домой, мимолётно удивившись отсутствию Шушаны.

«Непонятно… дверь в гостиницу имеется, открыта, а норуши нет. Где же это она?»

***

Показатель хорошо проведённой новогодней ночи – это самочувствие праздновавших первого января… ну, или отсутствие самочувствия и замена его на слабое ощущение себя в пространстве.

Именно так и было у Сергея Викторовича, проживавшего на первом этаже известного нам дома.

– Зззачееем? – простонал он, хватаясь за голову, но не сразу её обнаружив… – Зааачччем я сстолько выыып… выыып… пииил?

Вопрос был свеж и нов – то есть в этом году задан первый раз.

Ощупав то место, где, по подозрениям Сергея, у него ещё вчера росла голова, он обнаружил, что она, как ни странно, на месте. Правда, крайне мерзко себя ведёт, а чувствует и того противнее.

– Что я пииил-то? – после часа ночи воспоминания об этом растворялись в плещущемся вокруг гомоне, кружении огней и состоянии эйфории, которая нашёптывала Сергею, что теперь-то всё будет расчудесно, в его жизни пойдёт пруха, везуха, халява и прочие явления, о которых он так мечтает!

Коварная штука эта самая эйфория – она каждый год посещала Серёженьку, и всякий раз он был уверен, что теперь-то явление «всёбудетзашибенно» непременно сбудется, но, увы и ах, первого января он страдал от дичайшей головной боли, а дальше обнаруживал, что все проблемы, которые наблюдались в его жизни раньше, почему-то переползали и в новый год, спугивая его «новое счастье».

Какое такое новое? Ну как же! То самое, которое желают – «С Новым годом, с новым счастьем!»

«Да хоть бы позапрошлогоднее было!» – страдал Сергей, доползая до трёхлитровой банки с огурцами, которая хранилась в холодильнике на всякий случай. Огурцы солила его бабуля, заботливо передавая внучку неизменные гостинцы и просьбы приехать.

«Делать мне нечего», – фыркал внучок, однако же рассолом спасался только так.

Обнаружив в зеркале что-то крайне мятое и несимпатичное, но смутно знакомое, Сергей сморщился. Несимпатичное стало ещё более неприглядным.

«Уй, хххадость какая! И в ушах зззвенит, нет, гудит… не, как будто – скулит что-то! Чё я такое пил, что в голове скулит? А?»

Вопрос остался без ответа, а Сергей отправился к дивану – немного подремать, может, и полегчает… На подходе к дивану он наступил на что-то взвизгнувшее, отпрыгнул, едва-едва не грянувшись неустойчиво-пoхмeльнoй тушкой на пол, и уставился на нечто, поспешно удравшее от него в угол.

«Это ещё чё? Крыса? Нее, не крыса! А псина! А чё такая мелкая? Мерещится?»

Он протёр глаза, но перепуганное и забившееся в угол создание не исчезло, зато, как ни странно, чуть прояснилось в голове.

«Ааа, это ж мне мужики подарили! Типа охрана для кармана».

Развесёлой новогодней ночью это казалось смешно, очень смешно – они все аж покатывались от смеха, представляя, как Серёга суёт в карман руку, а оттуда ему говорят «гав». Веселье не уменьшилось, даже когда даритель проговорился, что щенок-то алиментный – его мать завела кобелька этакой мелкотравчатой псинки, а это – гонорар за вязку. Матери он был не нужен, продавать времени не было – на руках путёвка к морю, вот она