* * *

Ты не знала, сколько проспала. Не знала, в какой день проснулась, утром или вечером. Свет дневных ламп просачивался сквозь полог кровати с балдахином теплыми белыми лучами. Лимонно-желтый свет подчеркивал обнаженные тела на картинах, украшавших стены. Ты будто проспала сотню лет. Атласное одеяло под ладонью казалось прохладным, и в постели Ианты тебе было комфортно.

Поначалу ты почти ничего не чувствовала, но потом постепенно ощутила тяжесть рядом с собой. Ты повернулась на бок, вдруг страшно испугавшись, что ты увидишь хозяйку кровати. Рядом с тобой на одеяле лежал твой меч, и костяные ножны переливались тускло-серым в имитированном солнечном свете. Как ни посмотри, это было приятнее, чем проснуться рядом с Иантой «Люблю свою сестру и убивать» Тридентариус.

Потом ты услышала дыхание. Этот звук прочистил тебе мозг и душу, ты отбросила одеяло и подползла к краю кровати. И увидела Ианту на полу.

Она лежала на животе на кремово-золотом коврике, брошенном поверх пушистого ковра цвета темного меда. Вокруг нее все увеличивалось кровавое пятно. Лужа крови походила на ее тень. Длинные волосы вуалью закрыли лицо и плечи, она с трудом стонала сквозь зубы и дышала тяжело и рвано, как умирающее животное. Пока ты безмолвно наблюдала за ней, лежа на ее же матрасе, она приподнялась на локтях, обеими руками стиснула багровое лезвие своего трезубого кинжала и яростно вонзила его в отвратительный шов на своей правой руке.

Ианта била снова и снова. Рана продолжала заживать. Кожа срасталась, как только лезвие выходило из нее. Кровь слипалась вокруг шва зубцами или иголочками, Ианта попыталась разорвать этот шов, но локоть подогнулся, и она плюхнулась на мокрый ковер. Выронила кинжал из бесчувственных пальцев. Шлепнула ладонью по почти незаметному шву, раз, другой. Потом тихо горестно застонала и легла на бок, свернувшись клубком.

Разум твой был ясен. Мысли казались теплыми и чистыми, словно их пропустили сквозь ультразвуковой очиститель. Почти не дрожа, ты опустилась на колени рядом с ней. Перекатила ее на спину – она посмотрела на тебя испуганными глазами, сине-карими, с сиреневыми вкраплениями. Губы уродливо скривились от презрения к себе. Ты видела это выражение миллионы раз – в зеркале. Но никогда – у нее.

– Харроу, – с трудом сказала она, вся дрожа.

– Ну ты и дура, – сказала ты.

– Как мне не хватало твоих нежных слов. – Губы Ианты стали почти фиолетовыми от боли. – И твоего сладкого сочувствия.

Ты слишком сосредоточилась на задаче, чтобы думать о ее лицемерии.

– Надо оторвать разом, – сказала ты.

– Что…

– Найди что-нибудь, что сможешь зажать в зубах.

Она смотрела на тебя разноцветными глазами. Она раскинулась перед тобой в своей отвратительной цветочной ночной рубашке, теперь покрытой алыми, золотыми и розовыми пятнами и похожей на печенку. Через мгновение она кивнула, оторвала окровавленную полосу желтого кружева от подола, свернула в тугой цилиндр и сжала в зубах. Зубы были очень белые, язык – влажный и красный.

Ты выпрямилась, стоя на коленях, слегка покачиваясь из стороны в сторону, и увидела ее настоящую: изысканное скопление кожи и плоти, с драгоценной паренхимой где-то посередине. Когда ты положила руки ей на ребра, то увидела ее скелет, как будто она застенчиво разделась для тебя, как будто в оранжевом свету дневных ламп она сняла все капилляры и железы с нежного подъема лопаток. Ты увидела изгиб ее ключиц, мягко склоняющийся, как поникший колокольчик.

Это оказалось очень просто. Ты выспалась, и теперь все было просто. Как будто ты долгое время передвигалась в стальном скафандре, а теперь освободилась. Как и перед любой сложной работой, ты помолилась вслух: молилась, чтобы камень не откатили от входа, чтобы однажды погребенное покоилось с миром, закрыв глаза и успокоив свою душу, молилась женщине, которую ты любила, чтобы она помогла тебе раздеть женщину, которую ты не любила, но чьими костями ты не могла не восхищаться. Ты сжала ее бедра коленями и вытащила из ладони длинный костяной стержень – Ианта дернулась, но всего один раз – и заточила его край до полупрозрачной, немыслимой остроты.

Одним ударом ты отхватила руку: пробила связки у лопатки, перерезала плечевую кость. Ианта заорала сквозь зажатое в зубах кружево. Кровь потоком залила тебя спереди, мгновенно промочила одежду и стекла в пупок. Ты сразу же прижгла плоть, пережала сосуды, дотянувшись туда, где раньше была кость. Потом ты закрыла рану пористой костью, чтобы тебе было над чем работать, повернула плечо руками. Ианта задергалась от твоих прикосновений, но крики сменились хищным хныканьем.

Это должна была быть ее собственная рука. Не так и сложно. Ты вытянула тонкие перепончатые нити красного костного мозга из обломка кости, торчащего из плеча, а потом из мелкой остеобластической пыли, из спутанной костяной сетки вокруг губки, из костного мозга ты сделала новую руку. Плечевая кость оказалась плевым делом, и ты с искренним удовольствием вставила ее в гнездо лучевой кости, в раздвоенные объятия локтевой. Суставную головку ты лепила, затаив дыхание, и наконец прикрыла ее влажной белой костью.

Рука почти что помогала тебе. Скелет вспоминал сам себя. Тебе не нужно было так уж подробно знать строение костей запястья любовницы – длинный зуб полулунной кости, выступающую трапециевидную кость – не нужно было и знать, как изгибается дистальная фаланга, как лежит тело кости. Новая кость охотно выскакивала навстречу твоим пальцам, как будто влюбленный тянул к тебе руку после долгой разлуки. Ты скорее направляла эти кости, а не создавала. А потом настало время творчества, и ты предупредила:

– Будет больно.

Ианта дернулась вверх.

Ты знала свои пределы. Ты инстинктом поняла, что сделать с ее телом, и это было не совсем то, чего она хотела, но ты полагала, что этого хватит. Ты обвила кость сухожилиями – только самыми необходимыми для движения. Ты вделала нервы в сверкающую надкостницу, там, где раньше не было никаких нервов. Неполный комплект, но должно хватить. Кость будет взаимодействовать с костью, а нервы – с мозгом. Когда ты провела пальцами по гладкой, уже оживленной плечевой кости, Ианта почти выплюнула свой комок кружев. Ты вжала ладонь в плечо и оживила его. Она ритмично всхлипывала под тобой.

То, что получилось, не было рукой. Это был конструкт, лишенный плоти скелет. Сев рядом, ты почувствовала приятную усталость и прохладу высыхающего пота, как будто ты пробежала длинную дистанцию. Ты смотрела, как Ианта вынимает изо рта пропитанный слюной обрывок ночной рубашки, как, дрожа, поднимает новую руку к свету. В теплом отсвете электрических ламп обнаженные кости переливались золотом.

Старая рука лежала на полу, брошенная и мертвая, и будто жалела себя. Ты сказала:

– С плотью возиться не стала.

– Но я что-то чувствую, – недоверчиво сказала Ианта.

– Большая часть нервных узлов находится в локте.

– Но почему…

– Ты успела выяснить, что процесс регенерации у ликторов замкнут на нервные волокна?