Шрифт:
Закладка:
Она смотрела в другую сторону, и буйство ее волос, наполовину забранных в пучок, наполовину промокших насквозь, под дождем казалось темным янтарем. Она не спорила и не кричала. Она была спокойна, как статуя, и бдительна, как сторожевой пес.
Человек рядом с ней оказался значительно более мелким и хрупким, а его стерильная мантия от воды стала бледно-серой. Косица, заколотая на голове, тоже казалась белой, а промокшая от дождя кольчуга влажно блестела в тумане. Своим черепашьим шагом Харрохак успела преодолеть половину расстояния, когда услышала, как Сайлас Октакисерон говорит, перекрывая шум дождевых капель:
– И где-то там всю кровь твоего рода ждет малая доля страданий, что выпали на мою долю.
Он ударил. Старшая принцесса Иды свалилась с края посадочной площадки с лебединым изяществом. Она просто соскользнула в бездну, не дрогнув и не изменив позы. Просто – горела золотая звезда, и вдруг исчезла. О том, чтобы помочь ей, не было и речи. Некромант Восьмого дома стоял, ветер трепал его мокрый алебастровый плащ, косичка развалилась на прядки. Он даже не посмотрел через край.
Но он смотрел на Харрохак.
– Защищайся, Октакисерон, – сказала она. – У черных весталок есть только один ответ на убийство.
– У черных весталок есть только один ответ вообще на все, – последовал ответ, произнесенный удивительно глубоким, но каким-то каркающим голосом. Их разделяло расстояние примерно в пять человеческих тел, и глаза на его белом, ошеломленном лице были тусклы. – Если звучит вопрос «почему», черные весталки отвечают «потому». Ты явилась за мной, ночная шавка, осколок рабовладельческого строя, ты сделала то, что сделала, а теперь велишь мне защищаться. Что я могу ответить?
– Мне насрать на тайны и загадки белого стекла, – сказала она. – Но ты только что убил одну из Тридентариус.
– Убил? – переспросил Сайлас.
Он посмотрел на клубящийся туман, застилавший неспокойное море, куда, должно быть, еще не успела упасть Тридентариус. Вблизи Харроу разглядела его неприглядный вид: одежда помята, пуговицы не застегнуты. Туман и дождь здорово его потрепали.
Харроу вытащила руки из карманов и уронила косточки на землю. Из каждого обломочка – в затылке что-то щелкало при распределении танергии, щелк, щелк, щелк – она подняла полноценного аппендикулярного скелета, торопливо растя кости, чтобы они не успели смешаться с водой. Теперь они тускло поблескивали, как мрамор. Сайлас Октакисерон смотрел на пять скелетов, скривив губы.
– На подоле у нее была нечистота, но она не помышляла о будущности своей, – пробормотал он.
– Ради бога, Октакисерон, подними руки, – сказала она. – Или мне придется убить безоружного.
– Так оно и происходит? – спросил Сайлас.
Он отвернулся. Она поняла, что он хочет сделать, и ее скелеты заскользили вперед по мокрому бетону площадки. Но без толку: Сайлас Октакисерон бесстрашно бросился в пустоту вслед за рухнувшим телом Коронабет Тридентариус. На мгновение он словно завис на сыром ветру, как грязная белая птица, а потом исчез.
Она протолкалась сквозь строй скелетов и подошла к краю: они придерживали ее за руки из соображений безопасности. Посмотрела вниз, в нетронутую бездну соленого, зловонного тумана. Никаких следов некромантов. Далеко внизу ревел океан. Харроу показалось, что она услышала хлюпанье, с каким тело прошло бы сквозь плотное облако. Пульс ритмично стучал в ушах, и ей вдруг показалось, что она увидела струю водянистой крови, как будто ранили сам туман. Но красное пятно исчезло почти сразу.
Потом наступил провал. Следующее, что ты осознала, – что ты смотришь в темные недра комнаты, освещенной только маленькой желтой лужицей света, разлитой вокруг ночника, и что простыни скользкие и прохладные. Впервые в жизни у тебя не получилось запаниковать с целью вызвать прилив адреналина. Это устройство сломалось. Ты слишком много дней вырабатывала сплошной кортизол, и теперь гипофиз отправился в несанкционированный отпуск куда-то подальше. Так что тебе оставалось только лежать, ничего не понимая, в незнакомом месте.
Хотя не в таком и незнакомом. Через несколько долгих глупых секунд ты осознала, что тебя уложили отдохнуть в бело-золотой конфетной кровати Ианты, под ее прохладное атласное одеяло, на белье, сплошь вышитом шелковыми цветами сирени. Ты снова попыталась запаниковать, вжалась в матрас и жалобно вскрикнула.
– Лежи, – сказала принцесса Иды.
Она стояла у окна. Аметисты, украшавшие рукоять ее рапиры, сверкали и переливались в темноте, левую руку она завела за спину, ноги расставила на ширину плеч, а правую руку с клинком вытянула перед собой. Она совершала размеренные механические движения: острие клинка вверх, острие клинка вниз, поворот запястья.
Ты попыталась сесть. Голова болела так, как будто кто-то насовал тебе в череп крошечных крючочков и тыкал ими прямо в мозг каждый раз, когда ты двигалась.
– Лежи, я сказала. Ты вообще с ума сошла, – добавила она без особых эмоций. – Поверить не могу, что я съела целую миску вареной монашки. Надо было два пальца в рот сунуть.
Принцесса Иды была не похожа сама на себя: это была какая-то очень далекая и отстраненная Ианта, будто рука, вырванная из плеча, или зуб, вынутый из челюсти. Голова у тебя весила целую тонну. На мгновение тебе показалось, что вы снова вернулись на «Эребус», во времена, когда ты будто состояла из ваты и черного тумана.
Она переменила стойку. Рапира медленно опустилась слева, медленно поставила блок справа, сверкнула сталью и поднялась наверх, указывая кончиком в потолок. Потом снова налево, потом вверх, чтобы перехватить воображаемый удар, направленный в голову и плечи. Защитная стойка, которую тебе стоило бы выучить, но ты этого не сделала.
Ианта тренировалась в ночной рубашке, жуткой конструкции из золотистого кружева длиной в пол, в которой ее длинное тощее тело походило на пронизанную зелеными прожилками мумию. Даже ты была в состоянии понять, что двигается она неловко и скованно.
Ты довольно долго пыталась выговорить:
– Августин…
Она сразу же нетерпеливо ответила:
– Ты еще не спишь? Ну да. Можно было бы надеяться, что твоя маленькая выходка за ужином даст мне отсрочку, но этого не произошло.
– Святой долга, – слабо прошептала ты. – Ортус умеет высасывать заклинания.
Ианта ответила что-то очень грубое. Потом добавила:
– Так вот почему ты перестала спать. Что ж, если он решит напасть на тебя, пока ты здесь, можешь быть уверена, что я обрадуюсь такому аду.
– Но…
– Спи, Харри.
Ты была очень слаба. Ты чувствовала даже не усталость, а полное истощение, дурманную, неясную слабость. Опустив голову на подушку Ианты, ты почувствовала тонкий запах гниющих яблок с ее прикроватной тумбочки, а потом и ее собственный запах, который уже казался совсем знакомым. Именно животное стремление к знакомому взяло над тобой верх. Ты закрыла глаза и заснула.
