— И где она? — свесив ноги с кровати, уточнила она.

— В Нави, — начала терять терпение Бельмондошка. — Где ж ей ещё-то быть? Да, ты проснулась ли?

— Проснулась, — проворчала Лёка, машинально собирая волосы в пучок. — С тобой поспишь.

— Ну, так ступай за мной.

Ради путешествия за границу межмирья наряжаться не требовалось. Лёка прямо в пижаме прыгнула туда вслед за шишиморкой, которая провела её на место встречи и тотчас смылась.

Берег небольшого пруда сплошь зарос камышом: непроходимые заросли. Прямо перед её носом возвышался огромный валун высотой с человеческий рост. На нём сидела игошка, на голове которой покачивался увязанный в трилистник белой лентой зелёный шиш. Она непрерывно сучила лапками и шевелила ушками.

— Доброй ночи, Шанель, — запрыгнув на валун и зевнув, пробормотала Лёка. — А где Хозяйка?

Игошка задумчиво покосилась на неё и приказала:

— Сядь. Разговор будет долгим.

— Погоди, — закрались в голову смутные подозрения. — Ты хочешь сказать…

— Догадалась, ну и ладно, — досадливо прошлёпала губами Шанель. — Дело не ждёт. А разговор тем паче.

Спросонья Лёка как-то не сразу и сообразила, что голос игошки вдруг стал незнакомым: не лёгким и по-детски звонким, а тихим и по-женски сочным.

— Шанель?

Она встретилась взглядами с игошкой и невольно содрогнулась: белые круглые глазки вспыхнули неживым кромешным светом.

— Забудь, — снисходительно усмехнулся древний дух. — Довольно баловства. Пришло время неприкрытых помыслов и прямых слов. Ты чистая вода, а потому я доверяю тебе своё истинное имя: Га-та.

И Лёка вдруг почувствовала, что пол-полушка окончательно сползает с неё, как старая кожа с возмужавшей змеи. Сейчас подлинная женщина обращалась не к девчонке-переростку, а к равной себе. И тяжесть неминуемой женской доли, что обрушилась на неё с обретением духа приставника, тотчас перестала давить на плечи.

— Гата, — привыкая к нечаянной свободе, задумчиво повторила Лёка. — Что это значит?

— На первородном языке это значит «Ступающая по тверди», — пояснила…

— Ты не игошка, — уверенно констатировала новорожденная женщина.

— А ты не Лёка, — одобрительно молвила Гата. — Сила и мудрость. Вот, что влилось в тебя с данным тебе именем. Ты выдержала его бремя. И отныне ты Ольга. Так, и никак иначе.

— Никак, — приняла она свою награду.

— А я не игошка, — подтвердил древний дух её догадку. — Я Сумерла. Хотя это слово искажено со временем, как почти всё. Люди менялись, менялся их язык. Старые слова становилось неудобно произносить.

— Как звучало это слово на первом языке? — было очень важно узнать той, что внезапно узнала себя. — Хотя кое-что, я, кажется, слышала. Ле, значит, созданное не человеком, а чем-то… что выше его?

— Верно, — одобрительно кивнула Сумерла. — Ме, значит, равновесие. Или мера. В общем, это и есть основа. Су просто указывает на то, что я та самая и есть. А звук Р затесался в изначальное слово по невежеству тех, кто когда-то давно посчитал меня богиней.

— Данное свыше равновесие, — собрала всё воедино Ольга и уточнила: — Ты ведь стала им не при жизни?

— После жизни. Имена смертных, как ты успела узнать, остаются в том мире, где их нарекли. А в Нави мы нарекаем себя сами. Хотя здешние долгожители вроде меня могут принять имя, данное прочими неупокоенными. Так и меня когда-то давно нарекли Ступающей по тверди.

— Такое имя нужно заслужить, — невольно почувствовала себя польщённой Ольга.

Её отметила и признала своей не какая-то пустоголовая крикса или шишимора, а Сумерла. Которую в древности почитали богиней Светлой Нави — места для упокоения достойных душ. Наверняка со временем позабыв про изначальный смысл, вложенный в эту божественную фигуру. А позже приткнув её на первое попавшееся место в божественном пантеоне. Хотя равновесие в мире мёртвых очень уместно.

— Нужно заслужить, — ледянущим тоном повторила Гата.

И в голове Ольги пронеслась какая-то бессмыслица. Нечто непонятное и очень далёкое: оуста имъ бяху перти помысл имъ бяху чест. Или что-то в этом роде — она толком и не разобрала: промелькнуло и пропало. Зато последовавшие за тем слова отсутствием смысла не грешили:

— Помыслы мои чисты, уста мои на запоре, — машинально повторила она. — Да буде моё слово крепче камня, сильнее железа век по ве́ку отныне и до ве́ку.

Высказалась и задумалась:

— Гата, это какая-то клятва?

— Верности, — кивнула та.

— Верности тебе? Я что теперь, твоя навеки? — попыталась Ольга скрыть за шуткой охватившую её тревогу.

По сути, её сейчас силой принудили сдаться в беспрекословное подчинение.

— Зачем навеки? — усмехнулась Сумерла. — Навеки слишком долго. Клятва верности не даётся безответно. Ею повязан и тот, кто её дал, и тот, кому она дана. А я не имею намерений связывать себя с кем-то навеки. Дело у нас одно: остановить двух забывшихся оголтелых колдунов. Вам они угрожают смертию. А мне безвозвратным небытиём. Так что мы неволею повязаны. Но вольны им воспрепятствовать. Иль передумала? — хитренько свернули белые глаза игошки.

— Ни за что.

— Ну, так и договорились, — одобрительно кивнула Сумерла.

— Я могу рассказать о нашей встрече деду?

— Воеводе я сама откроюсь, — пообещала Гата. — В свой час. Неразумно его прежде времени отягощать.

— А меня разумно? — машинально уточнила Ольга.

— А с тобой, девонька, у меня выхода нет, — холодно обрадовала Сумерла. — Ты не только колдунов должна побороть, но и себя. Тебе моя помощь нужней. Своею клятвой ты путь к себе открыла. Не бойся: только для меня. Сокровенный путь, что не каждому доверишь. Через него и навредить тебе можно, и силы придать.

— Ты не станешь мне вредить, — была абсолютно уверена Ольга.

— Незачем, — согласилось очень древнее и несомненно могущественное создание. — А вот сила моя тебе понадобится.

— Не позволить Марго уничтожить тебя, как других Сумерл? — решила она прояснить всё до конца.

— Само собой, — не стала таиться Гата. — Так что мы обе с тобой по краю ходим. Ну, всё, ступай. Деньки у тебя нынче нелёгкие. А тело не двужильное. Ему отдых нужен.

Воскресенье полковник с супругой и младшей внучкой провели на новой даче в межмирье. К сожалению, саму