Шрифт:
Закладка:
Неуютные слова проносятся у меня в голове. СИПАП. Кровоизлияния. Дыры в сердце. Все эти дни, недели и годы, которые я провела, одержимая этим завещанием, я ни разу не задумывалась над тем, что будет, если наследник Кармайкла умрет.
Все эти годы, прямо до того момента, как узнала, что Саммер беременна, я искренне верила, что мой ребенок и будет этим самым наследником. Собиралась обскакать Саммер – родить всего одно дитя и забрать чек. И хотя никогда не хотела детей, я не настолько уж воплощение зла, чтобы планировать его смерть.
И вот слышанное некогда на лекциях в юридическом опять само собой всплывает в голове. Закон наследования – старинный британский закон, перенятый Австралией несколько веков назад. Нам пришлось заучивать старомодные словечки вроде «отписать», «отпрыски» и «последняя воля».
Выкидыш или мертворождение не считаются, но если ребенок родился живым, даже на миг, он наследует. Ну а если все-таки вдруг помрет, его наследниками становятся родители. Вирджиния – несовершеннолетняя, так что контроль за деньгами получит ее законный опекун. Франсина.
Помимо воли, с моих губ вдруг срывается:
– Все, что надо, – это всего один вдох.
Вирджиния вскрикивает, словно я провозгласила ее ребенку смертный приговор. Но это не ребенок Вирджинии, о ком я сейчас думаю. Это мой собственный.
Я уже беззаботно заверила свою придурочную акушерку, что буду только рада «переносить». Поделилась с нею планами спровоцировать роды в середине декабря, если не рожу естественным порядком, – что мне по-любому не светит, раз уж мой настоящий срок истечет не раньше следующего года.
Все выглядело просто идеально. Адам сочтет, что ребенок переношен, когда на самом деле он будет недоношен, – но не настолько недоношен, чтобы заполучить такие же проблемы со здоровьем, как у Тарквина.
Однако есть во всем этом плане одна серьезная брешь. Да, я намеренно связалась с реально паршивой акушеркой, которая не цепляется ко мне с предложениями хотя бы разок сделать УЗИ (или, выражаясь ее словами, «засунуть моего ребеночка в микроволновку»), пусть даже плод для восьми с лишним месяцев буквально микроскопический. Скайбёрд всецело поддерживает мою идею домашних родов, подальше от всех этих врачей, сующихся к тебе со своими стетоскопами. Она кажется настоящим божьим даром, пусть даже если ее тускло-желтые дреды и недоверие к дезодорантам делают ее визиты далеко не праздником души.
Но что, если что-то пойдет не так?
Мне уже не раз звонили и писали по электронной почте прежние коллеги Саммер, пораженные моим очевидным отворотом от медицинской науки, и я их всех проигнорировала – удаляла имейлы, бросала трубку. Но теперь их предостережения возвращаются ко мне. Некая Нина, кем бы она там ни была, оказалась настолько настойчива, что я заблокировала ее номер, но она продолжила писать по «электронке». «Пожалуйста, Саммер, кто угодно, но только не Скайбёрд!» – взывала она. Через несколько месяцев после того, как я поудаляла к чертям все ее сообщения, Нина оставила в моем почтовом ящике написанную от руки открытку. «Я пытаюсь поддерживать твой выбор насчет естественных родов, дружок. Пожалуйста, сделай по-быстрому только один скан, чтобы исключить предлежание плаценты[35], иначе истечешь кровью до смерти!» Там еще много чего было написано, но я не стала читать остальное.
Скайбёрд, полная всякой чепухи про фэншуй и «лотосовые роды»[36], казалась тогда просто идеальным вариантом. Когда я прогнала ей тему, что, мол, стетоскопы крадут энергию у плода, она клятвенно пообещала на время моих родов оставить свой в машине.
Я выбрала худшую акушерку во всем Уэйкфилде.
Громкий стук в дверь.
Вирджиния с застывшим лицом хватается за меня.
– Это мама! – шипит она.
Альбом
Лихорадочно шарю взглядом по комнате – куда бы спрятать свою слоноподобную единокровную сестрицу. В голове проскакивает идиотская картина: она втискивается внутрь рояля, а я пытаюсь придавить ее крышкой.
И тут, как назло, на моем «Айфоне» срабатывает напоминалка. Бросаю взгляд на экран. «Забрать Тарквина из яслей», – написано там. Тот, кто сейчас у входной двери, наверняка услышал треньканье телефона, пусть даже и не заметил нас сквозь стекло. Теперь уже не сделаешь вид, что никого нету дома.
Никак не могу заставить себя даже просто слезть с кушетки. Ногти Вирджинии так впились мне в руку, что пригвоздили меня к месту. Ее трусость заразна. Мое тело конвульсивно сжимается, ребенок внутри окаменел от страха.
Но следующий звук звучит для меня волшебной музыкой. Это пение Тарквина. «Мама-сама-мама-си!» – лопочет он.
– Это не Франсина, – шепчу я. – Кто-то привел Тарквина домой вместо меня – может, Аннабет…
Бросаю взгляд на распухшее тело Вирджинии. Перевожу его с двойного подбородка на слоновьи ляжки – ну и видок… Кожа нездорово бледная, вся в прыщах.
– Моей матери плевать, как ты выглядишь! – говорю я. – И она тоже хочет, чтобы твой ребенок подольше из тебя не вылезал, врубаешься? Наше семейство – теперь твои лучшие друзья!
Вирджиния согласно кивает. Мой внутренний спазм отпускает, и я направляюсь к двери. Это Адам.
– Что это ты тут делаешь? – удивляюсь я.
– Чего это ты запираешься? – сердито отвечает он вопросом на вопрос. – Забыла, что это я сегодня забираю Тарквина? На ужин придет Аннабет, так что можем заодно поговорить про день рождения Айрис и крестины.
Ничего такого я не помню, но тут Адам замечает Вирджинию. Она словно прилипла к кушетке – руки обхватывают живот, глаза широко открыты, как у кролика. Адам недобро прищуривается. По моему телу пробегает еще одна нервная конвульсия. На какую-то долю секунды мой муж похож на хищника, изучающего жертву.
– Ты беременна? Как у тебя может быть больший срок, чем у Саммер? – требовательно вопрошает он. – Ты замужем? Когда ты залетела?
И что это приключилось с рассеянной памятью Адама? Он запрыгнул в самую суть вопроса за какие-то секунды! Похоже, что все-таки есть пределы его стыдливого отношения к деньгам. Одно дело – наплевательски относиться к тому, получишь их или нет. Другое – когда их вот-вот выхватят у тебя из-под носа, когда ты думал, что уже победил…
Тарквин ковыляет ко мне и тычется головой мне под ложечку. «Диця твелнулась, – говорит он. – Диця велнулась». Гладит своей крошечной ручонкой по изгибу моего живота.
