мере, что капиталисты окончательно отстранены от дел фабрики? Конечно, нет! Ведь мне уже объяснили, что капиталисты по-прежнему входят в кабинет директоров фабрики № 9, а главный среди них господин Жун И‑жэнь является руководителем главного управления государственно-капиталистических предприятий; больше того, мне говорили, что даже пост заместителя мэра Шанхая занимает капиталист. За свою работу на руководящих государственных и хозяйственных постах капиталисты получают высокие ставки, вполне обеспечивающие им тот уровень жизни, к которому они привыкли.

После всего того, что я узнал на фабрике № 9, мне захотелось повидаться с живым китайским капиталистом — с самим господином Жун И‑жэнем. Надо было присмотреться к этому человеку.

Мы встретились с ним в «Гостинице для приема иностранцев»: Жун И‑жэнь предпочел нейтральную почву для этой беседы и снял ради такого случая большие, комфортабельно обставленные апартаменты. На стенах висели изящно исполненные традиционные китайские акварели. Мягкая современная мебель располагала к непринужденной беседе. В высоких хрустальных вазах красовались крупные розовые гвоздики. На низком столике благоухал неизменный китайский чай в тонкостенных фарфоровых чашках.

Навстречу мне вышел статный, упитанный, круглолицый, с ямочкой на подбородке, черноглазый сорокалетний господин в светлом тропическом костюме, в изящно скроенной шелковой рубахе с галстуком и черно-белых плетеных туфлях — типичный восточный бизнесмен, какого можно было бы встретить и в Гонконге, и в Бангкоке, и в Сингапуре. На лице Жун И‑жэня были написаны приветливость и внимательность к гостю, но что-то неуловимое выдавало некоторую напряженность и настороженность — то ли то, что он непрерывно курил сигарету за сигаретой, резко стряхивая пепел в хрустальную пепельницу, то ли эта деланная улыбка на его смуглом красивом, с несколькими рябинками лице, то ли эти слишком теплые глаза, в которых временами внезапно проступал лед...

Профессия журналиста часто сталкивала меня с самыми разными и неожиданными людьми, но с капиталистом, который ворочает миллиардами в социалистической стране, мне довелось встретиться впервые, и вначале разговор наш разгорался медленно, словно сырые дрова в печи. Мой собеседник, видимо, также ощущал некоторую необычайность ситуации, и после того, как мы, вроде бы прощупывая друг друга, обменялись вежливыми замечаниями о последствиях недавнего тайфуна, о перспективах выполнения пятилетнего плана, о цветах, о международном положении, он вдруг, глубоко затянувшись ароматичной сигаретой, сказал:

— А что, если я начну с самого начала, — с того, как Чжуны стали капиталистами?..

И он начал долгий и обстоятельный рассказ о том, как изменилась судьба рода Жунов, когда его дед, отставной императорский чиновник, сказал своему сыну — отцу Жун И‑жэня, — желавшему тоже избрать чиновную карьеру: «Мандарином ты все равно не станешь, а мелкий чиновник — это жалкая скотина. Времена меняются, и меняются пути людей. Умные люди сейчас думают не о кисточках и не о бумаге, — они ищут денег и потом вкладывают их в дело, и тогда капитал сам рождает капитал...»

И отец Жун И‑жэня избрал путь, указанный дедом. Он начал с маленького, но верного дела, — в компании с друзьями построил паровую мельницу в городе Уси. Он рассудил хитро: какие бы превратности судьбы ни постигли народ, он все равно будет нуждаться в хлебе. Значит, мельница — самое верное капиталовложение. Время было действительно трудное: Китай только что проиграл войну с Японией и потерял остров Тайвань. Страна обеднела. Но людям нужен был хлеб, и мельница Жунов не стояла без дела. Она молола зерно, и деньги за помол шли в карман хозяина.

Потом отец Жуна осмотрелся, подсчитал свои деньги и решил попытать счастья еще раз. Он рассудил так: людям нужно не только питаться, но и прикрывать свою наготу; значит, если вложить деньги в текстильную фабрику, это будет такое же верное дело, как и мельница. И в 1908 году разбогатевший на помоле муки отец Жуна вместе со своими приятелями построил там же, в Уси, свою первую текстильную фабрику. Это была совсем маленькая фабрика — каких-нибудь двадцать тысяч веретен. Но она давала доход — Жун И‑жэнь тактично умалчивал о том, почему так быстро богател его отец. Но я и без него хорошо знал, что рабочим в Китае капиталисты платили жалкие гроши; они их, говоря попросту, грабили.

Пришло время делить первые барыши. И тут произошел скандал: компаньоны Жуна требовали деньги наличными, а он уговаривал их вложить доход в новое строительство. Ведь если двадцать тысяч веретен дали за год столько денег, то сколько же дадут двести тысяч веретен! Но компаньоны были тупы, мысль еле теплилась в их черепах. «Хватит с нас и этого!» — говорили они. Жун рассорился с ними и уехал в Шанхай, где его брат к этому времени уже стал директором маленького банка. Братья объединили свои капиталы, привлекли других энергичных дельцов и основали текстильную компанию «Новый Шанхай». Вначале дела у них шли неважно, но потом, на счастье Жунов, вспыхнула мировая война. Импорт тканей в Китай уменьшился, конкуренция со стороны японских и английских купцов ослабла, можно было гнать производство и зарабатывать вовсю. Кое-что удавалось даже продавать за границей — семейство Жунов выходила на мировую арену!

Кончилась война — дела пошли хуже. Но смекалистый делец всегда найдет, на чем заработать. Когда некоторые фабриканты, не выдерживая конкуренции, стали разоряться, братья Жун не растерялись — они прикупали фабрики, продававшиеся с торгов, и расширяли свое дело. Умеючи можно было иногда использовать и политическую конъюнктуру. Когда в 1925 году разыгрались знаменитые «события 30 мая» и весь народ поднялся против чужеземного господства, очень кстати пришелся лозунг «Покупай только китайские товары». Это облегчило сбыт товаров компании «Новый Шанхай»...

И все же дышать становилось труднее. Из Америки докатилась волна знаменитого кризиса 1929 года, распространившаяся на весь мир, кроме одной страны, — удивительного Советского Союза, о котором семейство Жунов имело очень смутное представление.

Сбывать товары стало сложнее. К тому же Китай был охвачен гражданской войной. В самом Шанхае власть менялась несколько раз. Братья Жун вначале обрадовались, когда верх взяли гоминдановцы, — они казались им своими людьми. Но когда пригляделись к ним, выяснилось, что эти люди заботились только о собственном обогащении.

Братья Жун поняли, что помощи от гоминдана ждать нельзя, когда познакомились с власть имущим деятелем Сун Цзы-вэнем. Они обратились к нему с просьбой разрешить компании «Новый Шанхай» выпустить заем — им было невмоготу, не хватало капитала. Сун Цзы-вэнь насмешливо оглядел просителей: «Заем? Что ж, можно и заем выпустить. Только... уступите мне контрольный пакет акций, тогда и выпустим заем»... Братья Жун не чуяли, как и ноги унести из кабинета этого большого начальника. Они толкнулись за кредитом